— Похоже, Толян, мы здорово вляпались, — Бендич растянул губы в усмешке. — По самые уши, в огромную кучу дерьма. Больше ничего сказать тебе не могу.
Бокун не проронил ни слова. В конце концов, старлей прав: их звено существует для грязной работы. По крайней мере, их к этому готовили.
Выбравшись из расщелины, отряд медленно поднимался к облакам. Снегопад закончился так же внезапно, как и начался. Занесенные снегом скалы издалека казались похожими на могильные обелиски.
— Посмотри на эту штуковину, — тихо сказал Бокун.
Его маленькие узенькие глазки уловили едва заметное движение вверх по тропе.
Бендич поднял левую руку, что означало «замри — опасность». И отряд вдруг растворился, исчез в утренних сумерках, словно и не было пяти человек, еще минуту назад осторожно поднимавшихся в гору.
Звуки в горах живут дольше, чем на равнине. От перевала к перевалу летят крик о помощи и мелодия победной песни. Но еще дольше здесь задерживается запах. Он пропитывает камни и травы, уходит вместе с дождем в землю и остается в корнях деревьев. Капля пота расскажет в горах, кто ты, куда идешь и кто твой враг. Но как глухой не услышит эхо, так и человек без собаки не разберется в мире запахов.
Пять черных мокрых собачьих носов, по Носу на каждого, выследили, вынюхали людей Бендича. Несколько человек в большой брезентовой палатке спали, затушив костер. Это был отряд абхазского ополчения, который после штурма Сухуми дошел до реки Кодори, туда, где в горах Сванетии укрылись оставшиеся в живых грузины…
И вдруг рука Бендича снова взлетела вверх.
— Что случилось?! — глазами стрельнул Василек, молодой боец — только из учебки спецназа, перебрасывая «Калашников» из-за спины.
— Что случилось? — немой вопрос застыл во взгляде Жилы, худого сержанта, свитого из мускул и сухожилий.
— Что случилось? — Бокун и Волков вскинули головы к небу.
«Так принюхивается волчья стая, — мелькнуло у Бокуна, — стоит вожаку почуять опасность».
— В лагере собаки, — едва слышно бросил Бендич.
Бокуну показалось, что он тоже различает запах псины, постепенно приобретающий очертания. Он вытянул шею, вбирая ноздрями воздух и закрыв глаза.
На черном экране век появилось пять рыжих собачьих морд. Анатолий был почти уверен, что их было именно пять.
— У абхазов пять собак, — тихо сказал старлей.
Лица солдат преобразились. Тревога сменилась глубокой ненавистью.
В армии Бокун наконец понял: у каждого человека должен быть враг. Человек может существовать только как отражение собственного врага: без врага он ноль, пустое место. Для солдата спецназа самым опасным врагом стала собака.
— Мы — волки, — часто повторял Бокун. — Стая волков. Мы презираем слабость, а еще сильнее мы презираем слабых людей. Это слабые люди, чтобы защитить себя от нас, волков, придумали собак…
— Почему ты думаешь, что это абхазы? — спросил Бокун.
— Сейчас в Кодорском ущелье умирает от голода несколько тысяч грузинских семей. Абхазы шли туда.
— Тогда нам нечего их опасаться?
— Если это мародеры, то да. Но мы не можем рисковать.
Бендич не сразу, медленно стал карабкаться по отвесной скале — в обход неожиданной преграды.
Сверху отряд увидеть было нельзя, а абхазы даже не побеспокоились выставить посты.
Следом за командиром поднимался Бокун. Пальцы сами цеплялись за трещины и выступы, подчиняясь правилу игры «Здесь очень высоко». С таким же успехом можно было бы лезть на стены пятиэтажного дома. В тот миг, когда тело Бокуна начинало предательски клониться назад, он успевал протянуть руку и впиться в скользкий мертвый выступ скалы. На секунду его пальцы расслабляли хватку. Бокун делал новый бросок и опять умудрялся в последнюю минуту сохранить равновесие. Рядом ползли новый радист звена Денис Дронов и Волков. Жила, положив на колено «Калашников», ждал внизу.
"Если бы я сейчас потерял сознание, — высветилось у Бокуна в голове, — то упал бы прямо на Жилу.
А если бы меня чуть-чуть отнесло ветром, то пролетел бы еще метров двадцать вниз и превратился в маленькое черное пятно на снегу".
Наверху совсем рассвело. Сквозь облака проступали голубые прожилки неба. Отряд снова стоял на ногах. Они могли гордиться собой.
С неба сорвался холодный ветер, ударил в спину, заметая следы. Лучшей погоды для грязной работы не придумаешь.
Бокуна охватил азарт погони. Они гнались за добычей, кто-то другой гнался за ними. Внезапный порыв ветра донес присутствие врага. Собаки! Бокун уже не знал, услышал ли он сначала лай или же это был запах. Абхазы собирались переждать еще дня два, отдохнуть и с новыми силами ударить на Кодорское ущелье, когда собаки, увязавшиеся еще от Эшеры, вдруг нашли след…
Дорога появилась из ниоткуда. Отряд вдруг остановился. На снегу ясно читались следы от колес. Прошло часа два, как тут проехала машина.
— Мы опоздали, — сержант нагнулся, рассматривая колею.
Бендич оторвал взгляд от дороги и посмотрел на Бокуна:
— Кажется, мы по уши в дерьме.
— Что будем делать?
— Ждать.
Они опустились на землю за камнями. Бокун не помнил, сколько прошло времени: час, два? Толчок в бок вырвал его из небытия.
— Не спи, — зашептал Бендич, — а то пропустишь самое интересное.
Бокун прищурился. «Мицубиси-Страда» медленно катила вниз по дороге, осторожно поворачивая на склонах. Два человека сидели в кабине машины, а еще двое — в кузове с накрытыми брезентом ящиками. У одного из них, высокого смуглого абхаза с черной копной волос, рукав фуфайки был перевязан зеленой и красной лентами.
Бендич сделал знак «Работаем на всю катушку», что означало — размажьте их по этой дороге!
Бокун неуловимым движением перевел «Калашников» в сторону кузова и дал длинную очередь. Осколки стекла с жалобным перезвоном разлетелись во все стороны, а на белой эмали машины возникли черные рваные дыры.
Водитель «Мицубиси» крутанул руль. Немой крик. застрял у него в горле. На лобовом стекле расцвела паутина от пуль. Жила, выкатившись на середину колеи, бил прямо по колесам. Но джип не рухнул в пропасть.
Сидящий в кабине человек успел ударом приклада вытолкнуть мертвого шофера из машины и, когда та была уже у самого края, нажал на тормоза.
Бой продолжался меньше минуты. Бендич даже ни разу не нажал на курок.
«Да и зачем? — подумал Бокун. — Командиру не обязательно лишний раз выпячиваться и палить почем зря. Он не дворовый мальчишка в тире, цену себе и другим знает».
Единственный оставшийся в живых абхаз, пятясь, вылез на дорогу.