– Нет, – мрачно отрезал воин.

– Он заставил нас ловить мух.

– Мух? Мечом?

Старик опять усмехнулся и посмотрел на Джа.

– Рукой, светлейший. Мало кто может поймать муху рукой Но вы это делаете – вы ловите их не глядя.

Теперь и воин слегка усмехнулся, но по-прежнему остался мрачным.

– Тогда как вы, священный Хонакура, приманиваете их своими речами. Давайте поговорим обо всем этом завтра – если вы не исчезнете.

Жрец поднялся – казалось, он еще больше постарел и сморщился, поклонился, пробормотал официальные слова прощания, вышел, раздвинув шторы, и отправился вниз по склону.

А Джа осталась наедине с воином.

Глава 4

– Мухи! – фыркнул он. – Джа, есть хочешь?

Она умирала от голода. Она не ела весь день.

– Я могу принести еду из кухни, светлейший. Она не очень хороша для такого как вы, светлейший.

Он подхватил корзину и поставил ее на кровать, куда еще падал свет.

– Думаю, это то, что нужно, – сказал он. – Да! – С возгласами изумления он стал вынимать и ставить на шаткий столик завернутые в полотно большие серебряные блюда. – Да тут целое состояние! Если на нас нападут разбойники, мы будем швырять в них вот этим, точно? Ложек и вилок хватит на целую банду. Ты сможешь отбиваться от разбойников вилкой, пока я сбегаю за подмогой?

Она смутилась и не знала, что сказать. Ей следовало накрывать для него на стол, а не наоборот, но никогда раньше она не видела таких блюд и не слышала таких ароматов, как те, что наполняли сейчас домик. И он задал какой-то вопрос – кажется, пошутил, а с шутками рабу всегда трудно.

– Я попытаюсь, светлейший, но только если вы поторопитесь.

Седьмой улыбнулся, и в темноте сверкнули его белые зубы.

– Вот свеча, – сказал он. – Ты сможешь ее зажечь? Я – нет.

Достав с полки кремень, она зажгла свечу, и по столу заплясали отблески пламени.

– Ужин при свечах для двоих, – сказал он. – Прошу прощения за наряд. Ну, садись и рассказывай, что мы будем делать.

– Светлейший, – она пыталась возразить. Ей нельзя садиться за стол со свободным человеком.

Он стоял у стола, держа в руках бутылку, его лицо и вся фигура выступали из темноты, освещенные снизу неверным пламенем свечи.

– Когда твоя хозяйка, эта, как ее… Кикарани? Когда она давала тебе указания, она сказала, что ты должна делать, когда я проснусь?

– Да, светлейший, – Джа опустила глаза.

– И что же? – в его голосе не было ни угрозы, ни гнева, а только веселье.

– Я должна делать все, что вы скажете, светлейший.

– Вот как? Все?

Она кивнула, не поднимая головы.

– Есть некоторые вещи, которые я не должна делать с паломниками, светлейший, даже если они попросят. Но она сказала… Она сказала: «В этот раз делай все что угодно, все, только смотри, чтобы он оставался там». Воин громко кашлянул.

– Отлично. Так вот мои приказания. Во-первых, прекрати эти китайские церемонии и зови меня Уолли. Во-вторых, забудь, что ты рабыня, и думай, что ты – прекрасная благородная дама. Мне кажется, что у всех воинов с семью мечами есть своя прекрасная дама – где-нибудь дома, в замке?

– Я не знаю, све… – на лбу у нее выступили капли пота, но она сумела произнести это: – Уолли.

– Я тоже, – сказал он. – Но давай представим, что я – великий воин, а ты – прекрасная леди. Ну-с, как вам нравится это вино, леди Джа?

Никогда раньше она не пробовала вина Никогда она не ела из серебряных блюд. Никогда она не сидела за одним столом с господином. Но она была голодна, а еда была такой вкусной, она никогда не ела ничего лучше – мясо в соусе, нежные овощи, мягкий белый хлеб, – обо всем этом она знала только понаслышке.

Говорил в основном он, понимая, видимо, что ей тяжело и что вести беседу она не умеет.

– Знаешь, ты очень красивая, – сказал он. – Тебе надо носить длинные волосы. Впрочем, климат тут жаркий, понимаю… Ты прачка? Да, судя по рукам…

– Черный – это не твой цвет, – заявил он некоторое время спустя. – Я уже представил, какая ты будешь во всей красе, но тебе нужно еще длинное голубое платье… без рукавов, из сияющего бледно-голубого шелка, с глубоким вырезом и облегающее… Ты будешь как богиня…

– Вино неплохое, да? А это, похоже, фруктовый пирог на десерт. Где-то здесь были сливки. А, вот и пирожное! Ешь, так много всего…

Конечно, такое возможно только во сне, сидеть вот так в полутьме, когда пламя свечи играет на серебре и освещает благородного господина, который ей улыбается, слегка поддразнивая. Не какой-нибудь каменотес третьего ранга, у которого руки жесткие, как терка, и который пришел сюда, чтобы Богиня излечила его кашель, и не беззубый седой пастух из Четвертых, который хочет, чтобы его трава разрослась бурно, а большой и красивый молодой господин, он улыбается, показывая белые зубы, и подмигивает ей. Такое возможно только во сне.

И она ему не безразлична. Она знала мужчин – в его взгляде светился мужской интерес, и впервые ей это нравилось. Она всегда изо всех сил старалась быть хорошей рабыней, загладить вину перед Богиней, добросовестно выполняя свой долг, но это не всегда получалось. Сегодня, думала она, это будет совсем просто, хотя странно, что он все еще даже не прикоснулся к ней.

Наконец они закончили ужин. От вина у нее кружилась голова. Теперь, несомненно, он отдаст ей все обычные приказания. Она ожидала их, полная неведомого раньше возбуждения, но он ничего не говорил. Он просто сидел, держа в руках кубок и печально глядя на мошек, вьющихся вокруг пламени свечи.

Потом он вспомнил о ней.

– Мы могли бы потанцевать, – сказал он, отбросив свои печальные мысли. – Если бы можно было представить себе музыкантов! Ты умеешь танцевать, Джа?

– Я не знаю, как… светлейший Уолли, – она покачала головой. – Я немного пою, – быстро добавила она, то ли потому, что боялась разочаровать его, то ли потому, что вино уже зашумело в ее голове.

Ему это понравилось.

– Тогда спой мне песню.

И еще более поспешно она принялась петь песню рабов.

Тихий, дальний слышу голос И во сне, и наяву Из глубин прошедшей жизни Иль из той, что проживу…

Призовет меня Богиня – Я рванусь во тьму веков В новом облике отныне Жить свободным, без оков!

Он попросил ее спеть еще раз и стал внимательно вслушиваться в слова.

– Так вот как ты это объясняешь, – сказал он. – Значит, Шонсу жил в одном мире, а Уолли Смит – в другом, но оба они – один и тот же человек. Одна душа. А потом что-то вдруг перепуталось?