Восточное побережье Сомали,
район города Эйл
Через час дверь в нашу «камеру» распахивается. На пороге стоит Торбин, из-за его широкой спины выглядывает баклажановый черт с пулеметными лентами, метко окрещенный Стасиком «матросом с Авроры». Хорошенько разглядеть черты его лица на фоне коридорного полумрака не удается, зато отлично угадывается неплохое телосложение, видны грозно бегающие глазные белки и ряд огромных неровных зубов.
– Двух помощников капитана и одного рулевого матроса просят подняться в ходовую рубку, – мрачно заявляет остолбеневшей публике Валерка.
В гробовом молчании звучат робкие вопросы:
– А что там?
– Чего хотят-то?..
– Вахту сменить, – проталкивается он сквозь толпу.
Попустив его, к выходу устремляются помощники Равиль Ишкильдин и штурман Владимир Липинский; за ними увязывается один из матросов, допущенных к вахте на руле.
Дверь закрывается, гремят запоры, в коридоре стихают шаги. И Валера на некоторое время оказывается в центре внимания.
– Куда идем-то?
– Сколько их?
– Что говорит капитан?.. – сыплются со всех сторон вопросы.
Он спокойно и обстоятельно отвечает, делится впечатлениями и всем тем, что удалось узнать за прошедшую вахту…
Мы с Величко внимательно слушаем товарища, не встревая в допрос. К чему? Позже он поделится с нами новостями, но в более подробном исполнении.
Одного прибавляем, троих вычитаем. В итоге народу убавилось на два человека, а дышать легче не стало. Да еще ненавистный боцман о чем-то шепчется с электромехаником и беспрестанно дымит крепкими цигарками без фильтра, от которых в горле першит, как от взорванного фугаса.
В томлении проходит час.
В ближнем углу повар Литвак держится за сердце и глотает рыбьими губами остатки кислорода.
– Шо, Марк Наумович, тяжко? – подбадриваю дядьку. – Держитесь. Им нужны деньги, а не наша смерть.
– Ой, не надо меня уговаривать, я и так соглашусь! – кисло улыбается он в ответ. – Нам ничто не угрожает – вы правда так считаете?
– Конечно. Ведь за мертвых не платят. Верно?
– Очень хочу на это надеяться. Знаете, в прошлом годе мне так не понравилось сидеть взаперти!
– Представляю…
Нашу беседу прерывает скрежет открываемой двери. На пороге курчавый братишка с Авроры. Рядом второй помощник Ишкильдин – отыскивает в толпе нужные лица и называет фамилии.
Уходят пятеро: электромеханик, радист, боцман, кок и матрос. За пару минут, что была открыта дверца, из коридора в помещение прорвалось немного свежего воздуха. Дышать становится полегче, тем более что нас осталось четверо.
Поворачиваюсь к сидящему на корточках мотористу:
– Вы где в прошлом году загорали?
– А черт их знает. В какой-то бухте на рейде. Напротив городок рыбацкий, – шмыгает носом Ряба и цедит сквозь зубы: – Это что ж за напасть такая, а?! Хоть не выходи в море! Хоть на берег списывайся! Живешь себе спокойно, никого не трогаешь. Работаешь, делаешь людям добро. А тут бац, и…
Переглядываемся с Торбиным и Величко. Они словно спрашивают меня: «Что за человек твой Рябов? Можно ли ему довериться?»
«Можно», – отвечаю неприметным кивком.
Стасик подходит к Юрию Афанасьевичу, протягивает сигарету:
– Держи. А добро, брат, лучше делать в бронежилете и на пару с «Калашниковым». Иначе в нашем мире долго не протянешь.
– И умоется кровью тот, – чиркает Валерка колесиком простенькой зажигалки, – кто усомнится в нашем миролюбии. Аминь…
* * *
Через несколько часов машина внизу затихает. Монотонный гул дизелей сменяют резкие звуки, идущие неприятными волнами по корпусу и переборкам, – это шумят якорные цепи. Сначала кормовая, минутой позже – носовая.
– С приездом, граждане пассажиры, – невесело шутит Велик.
– Интересно, где мы?
– Может, у Сокотры? – без особой надежды предполагает Рябов.
– А сколько топали после захвата?
– Часов шесть.
– Значит, у Сомали. Остров было видно – не вокруг же него вертелись…
Мы прекрасно понимаем: «Тристан» в прибрежных водах, контролируемых пиратами. И все же говорим, рассуждаем, предполагаем… Скорее для того, чтобы нас окружали звуки, а не давящая тишина.
– Так, друзья-сокамерники. Предлагаю начать обживать наш четырехместный номер, – поднимаюсь и осматриваю металлические стены. – Боле никого не выдергивают, смену не ведут, других не подселяют. Думаю, состав нашей компании уже не изменится…
Помещение, в котором угораздило застрять, представляет собой подсобку с тремя промышленными холодильниками, стоящими плотным рядком у дальней стены. Левую стенку занимает стеллаж с парой огромных пустых бачков для варки бульонов и первых блюд; справа под потолком висит несколько шкафчиков – таких же пустых и бесполезных. Судя по всему, комнатушка числится за судовым поваром и на случай длительного автономного плавания забивается мясными тушами и прочим провиантом.
Трогаю блестящую нержавейку холодильников; осматриваю пол, потолок, единственную лампу под продолговатым плафоном; проверяю на прочность стеллажи. Они как раз состоят из четырех горизонтальных полок – каждому выходит отдельная плацкарта.
– Кушать хочется, – шмыгает носом Стасик и заглядывает в пустое нутро холодильника, словно там специально для него Литвак припрятал сочный бифштекс.
Двигаю ногой бачок и растягиваюсь на третьей полке. Улыбаюсь в предвкушении очередного раунда незлобивых перебранок. Я хорошо знаю Торбина – он не удержится перед соблазном чуток подразнить капризного друга. Так и есть – Валера устроился полкой ниже и, не открывая глаз, бурчит:
– Посидишь недельку-другую на диете – ничего с тобой не случится.
– Мне калории нужны! Я, между прочим, еще расту.
– В твоем возрасте растут только животы и раковые опухоли…
Началось. Впрочем, лучше слушать беззлобный треп, чем маяться в опостылевшем безмолвии.
* * *
Третьи сутки мы обитаем в подсобке, по воле пиратов превращенной в судовую каталажку.
Признаюсь, месяц, неделю или пару дней назад я не испугался бы мысли о подобной отсидке. Да что там – в глубине души я готовил себя и к худшим условиям. Однако ж реальность превосходит самые смелые фантазии. Как говорится, теория – одно, а практика – что угодно, но другое.
Пищу за двое прошедших суток приносили дважды. И то, что приносили, пищей называлось с большим натягом. Сваренный на воде, пересоленный и чересчур пряный рис; без капли масла, зато сдобренный дурно пахнущей жидкостью, похожей на сок протухшей рыбы. После разносолов мастера Литвака этот «шедевр» местной кулинарии застревал ровнехонько посреди пищевода. Риса приносили в достаточном количестве, но опять же – ни хлеба к нему, ни кружки чая. Вместо чая «щедрые» пираты приволокли бидон с водой, стоявший отныне у двери. Крышку мы держали постоянно закрытой – слишком уж смердило в нашей каталажке.