Персональный ангел | Страница: 53

  • Georgia
  • Verdana
  • Tahoma
  • Symbol
  • Arial
16
px

– Кать, мне кажется, что Гриня вот-вот отмочит какую-нибудь штуку, – говорил между тем Миша Терентьев. – Саша Андреев выяснил, что они заказали в типографии листовки “Проститутки Калининграда призывают голосовать за Кольцова!” и собираются их развезти по области…

Про листовки Катерина уже знала. Сашка, конечно, позвонил прежде всего ей. Вместе со Славой Паниным они уже подготовили “симметричный ответ”. Следовало поставить в известность штаб Головина, а лучше всего самого Гриню, который соображал хорошо и быстро, что команда Кольцова готова закидать город листовками аналогичного содержания. Они даже текст придумали. Что-то о том, что за нынешнего губернатора горой стоят сексуальные меньшинства. Это должно было убедить Гриню в том, что получится “око за око” и желаемого эффекта ни та, ни другая сторона не достигнет. Всем будет понятно, что это милые шалости конкурирующих штабов. А самое главное, фактор внезапности уже утрачен…

– Да, Миш, я все знаю, – сказала Катерина в трубку, – Панин привезет нашу листовочку. Про геев и лесбиянок, которые любят Головина. Вы ее посмотрите и оцените. Местная пресса продолжает вопить про войну с наркотиками?

– Продолжает, Кать! – Здесь было чем похвалиться, и Терентьев с энтузиазмом взялся за дело. Катерина его почти не слушала.

Несколько дней после того, как Тимофей вынужден был рассказать ей о своем детстве, Катерина не могла думать ни о чем другом. Только о маленьком Тимофее, которого заперли в пустой квартире и который ел вату из матраса. О маленьком Тимофее, для которого лучшим домом был зоопарк. О маленьком Тимофее, которого насиловали и били. И должны были убить на потеху кучке сумасшедших грязных придурков.

А она негодовала на свою школу! А она не хотела читать Чехова и хотела Розанова. А она презирала учителей за косность мышления и совковый менталитет.

Слова-то, слова какие!

Еще ее очень волновала судьба державы, погрязшей во лжи, и коммунистическая идеология, подменившая все истинные ценности искусственными!..

Они с Дашкой любили твердую копченую колбасу и не любили шоколад. Шоколадные наборы, громадные, как гладильные доски, в цветах и салютах на замысловатых коробках, пылились на серванте, и в кухонном шкафу, и даже на родительском гардеробе. Бабушка время от времени наводила ревизию и раздавала конфеты соседям.

Еще они бойкотировали поездки в колхоз. Это было так интересно, бойкотировать что-нибудь, а родителей потом вызывали в школу и в пресловутое гороно, которого все боялись…

Миша Терентьев уже давно положил трубку и убежал на пляж, воровато оглядываясь на телефон, как будто начальница могла выскочить оттуда и задержать его. А Катерина все сидела, подперев щеку рукой, в извечной, со времен Ярославны, позе.

Мама права, думала она, лаская большим пальцем сережку, Тимофеев подарок. Мы не просто из разных миров. Мы из разных солнечных систем. Галактик. Вселенных.

Мне не справиться с ним. С его искалеченным детством, внутренним разладом, с не прекращающейся вот уже тридцать лет войной с самим собой. Я слаба и не готова для этого. Я бы ни за что на его месте не выбралась. Я сразу сдалась бы, понимая, что мне все равно настанет конец, даже если чисто физически я останусь в живых.

Он не сдался, этот человек, ненавидящий детей и самого себя. Он создал себя заново. И для себя – империю, чтобы было чем занять клокочущий от напряжения разум. Это Катерина понимала очень хорошо. Ему нужно было доказать себе, что он все может. Не дать себе мысленно скатиться в пропасть, где он уже побывал однажды.

Ей, Катерине Солнцевой, нет места рядом с ним. Она слабая, благополучная до мозга костей, не готовая ни к каким серьезным жертвам, эгоистичная маменьки-папенькина дочка. Она не вынесет тяжести его сознания. Она не сможет быть рядом с ним долго…

Катерина стиснула в кулаке сережку и изо всех сил прижала кулак ко лбу.

Да, да, все правильно. Самое лучшее – расстаться сейчас, пока все не зашло слишком далеко.

Но почему, улетая на свой Урал, он не позвонил ей?! Что она должна думать, какими сомнениями мучиться?! У нее нет на него никаких прав – конечно же! – и она сто раз давала себе слово, что вообще не будет думать о том, где Тимофей и что с ним. Но она не могла не ждать, как будто у нее были все права, какие только возможно. Конечно, она не Жанна д'Арк и не годится в спутницы Тимофею Кольцову, но она должна знать, что с ним, и где он, и почему он не звонит, черт его побери!

Боясь передумать и оттого еще более решительно, она вставила в ухо сережку и, сверяясь по записной книжке, набрала номер его мобильного телефона.

– Да! – сказал он ей прямо в ухо. По телефону с ним говорить было в сто раз страшнее, чем просто так.

– Т-тимофей Ильич, это я, – робко промямлила Катерина, запнувшись на его имени. – Я хотела узнать…

Он молчал, ничем ей не помогая. Господи, вот идиотка, зачем она только позвонила?! Ведь он вполне может в настоящий момент ужинать с премьером. Он очень любит это дело – поужинать с премьером…

– Я хотела узнать, – собравшись с силами, продолжала она, едва преодолев искушение бросить трубку, – когда вы вернетесь в Москву, чтобы мы могли…

– Кать, я ничего не слышу, – внезапно перебил он. – Мы на заводе. Подожди, я выйду из цеха.

– Не надо, не выходи! – совсем перепугавшись, завопила Катерина, но он не слушал. В трубке и вправду раздавался какой-то грохот, механический шум, звучали отдаленные голоса. Потом что-то с силой бабахнуло, и он произнес совсем близко:

– Так, я вышел. Что?

Лучше бы я умерла и оказалась в раю. В окружении милых и приятных людей – мечтала в этот момент Катерина.

– Кать, ты где? – повысив голос, переспросил он.

– Тим, я здесь, – ответила Катерина тоном обреченного на смерть. – Ничего мне не надо, и звоню я просто потому, что ужасно, кошмарно, стыдно по тебе скучаю, а ты пропал. Уехал – и ни слуху ни духу.

– Ты идиотка, – пробормотал он с сокрушительной нежностью, от которой у Катерины сердце сразу же провалилось в живот. – Я тебе не звоню, потому что я тебя боюсь и не знаю, что мне теперь делать.

Ну вот, он выговорил это. Теперь Катерина знает, что никакая он не сильная личность, а трусливое существо мужского пола, не умеющее разобраться в самом себе.

– И я тебя боюсь и не знаю, что мне делать, – ответила она. – Давай бояться вместе.

– Я прилечу завтра – и начнем, – в голосе у него звучало облегчение. – Я рад, что ты позвонила, Кать. Пока.

– Тимыч, я тебя люблю, – пробормотала она, совсем не уверенная, что он ее слышит, и положила трубку.