– Это тот самый обломок, – сказал погребмейстер, когда они приблизились к сидящему Ивану. – Тот самый имяхранитель.
– Здравствуйте, – небрежно кивнул полноименный. – Можете звать меня Модест. Или эв Агриппа, как хотите. Что у вас стряслось?
– Скорей всего, стряслось не у меня, а у всего Пераса, – сказал Иван. – Я повидал в жизни много всякого, но такого – никогда. В моей шлюпке четыре твари, которые сперва были прямоходящими кабанами, после того, как сдохли, стали обезьянами, а во что превратились сейчас, я даже предположить не могу. – Иван бросил взгляд на Сида и добавил: – По-моему, нечто подобное уже случалось, когда из моря выходили черные…
– Ну-ну, – прервал его Модест, и вновь звучно зевнул. – Рано паниковать, имяхранитель. Давайте-ка сперва посмотрим на ваших ужастиков.
– Да, разумеется, – сказал Иван. – Идемте.
Полог со шлюпки Иван снял сам, и сам расстегнул ремни, перетягивавшие крайний брезентовый сверток, но право открыть его предоставил Модесту. Тот довольно ловко управился с грубой тканью, а когда показалось тело – присвистнул.
– Где вы, говорите, встретили этих красавцев?
– В Гелиополисе. Район э-э-э… Запамятовал. Ну, знаете, где намереваются строить лаймитский собор.
– Вот как? А я бы поставил на Химерию, – пробормотал Модест.
– Я тоже, – подхватил погребмейстер.
Иван окинул взглядом вытянувшийся труп, отметил то, чего не было раньше: алые гребнистые наросты на длинном рыле, скошенный шишковатый лоб, мятое перепончатое жабо вокруг шеи, и сказал:
– Чтобы я вез трупы с Химерии на Погребальный? Вы слишком высокого мнения обо мне, эв Агриппа. Во-первых, я бросил бы их там. В крайнем случае, выварил бы пару черепов для богатых коллекционеров. Во-вторых, на весельной шлюпке обогнуть полмира?.. – он не без сарказма ухмыльнулся.
– Ну откуда я знаю, вдруг у вас неподалеку дрейфуют сообщники на большом корабле, – промурлыкал Модест, ковыряясь узким складным ножичком в пасти дохлого монстра. Потом запахнул брезент и сообщил: – Очень любопытное строение зубов у вашего покойного приятеля, имяхранитель. Отдаю любую руку на отсечение – это все-таки химероид.
– Черт! – ругнулся сквозь зубы Иван.
– Да-с, в классификации «прискорбных гонцов» – именно «черт». Назван так за большое сходство в живом виде с мифическим персонажем. После смерти проходит несколько стадий трансформации. В нашем случае последняя еще не совсем закончена. Кстати, вот этот экземпляр – самка. У самца обычно более длинный хвост и присутствуют зачаточные рожки. Физически самцы развиты слабо, все органы, за исключением гениталий, у них крайне нежны. Поэтому во время гона самцы гибнут или получают травмы практически поголовно. Вам неинтересно? – озаботился он, взглянув на хмурое лицо Ивана.
– Безумно интересно, – отозвался Иван. – Но я предпочел бы сначала избавиться от трупов, а после слушать лекцию о повадках химероидов. Скоро выспятся ваши коллеги, эв Агриппа. Мне бы не хотелось с ними объясняться. Или вы того и ждете?
– Что, не хотите на каторгу? – наигранно удивился Модест.
Иван промолчал.
– И совершенно правильно не хотите, – сказал полноименный. – Там скучно. Я вот тоже не стремлюсь туда. А ты, Сид?
Погребмейстер испуганно помотал головой.
– Ну, тогда скорей веди нас к своей секретной печи.
– К секретной? – возмущенно проворчал имяхранитель, хватая кочегара за шиворот. – Так ты надул меня, мерзавец! Ах, сукин сын! Вымогатель. Да я же тебя спроважу вслед за покойниками! – Иван повернулся к Модесту, наставил на него палец. – У вас что, целая погребальная концессия для обмана таких, как я?
– Успокойтесь, имяхранитель, – сказал Модест и взвалил сверток с самкой «черта» на плечо. Несмотря на внешнюю субтильность, он был, по-видимому, довольно силен. – Никто вас не собирается обманывать. Более того, Сид сожжет ваших волосатых приятелей совершенно бесплатно. Вернее, за счет государства. Берите остальных, и пошли. А по дороге я вам кое-что расскажу. Дело в том…
Великим даром полноименного Модеста Агриппы являлось то, что он видел нелюдей. Под любой маскировкой. Его невозможно было обмануть самым искусным гримом, ему нельзя было «отвести глаза». Именно поэтому он служил в Коллегии общественного здоровья и параллельно – в Коллегии кремации. Именно поэтому сотрудничал с единственным кочегаром Погребального. Говоря начистоту, само появление кочегаров было совместной выдумкой обеих Коллегий. И удачной выдумкой!
Странные существа, водящиеся внутри Пределов, редко попадали в руки официальных органов. Они и обитали-то чаще всего в притонах да воровских «малинах» – все эти сатиры, котофеи, синие девы, арфисты, поганки, колченогие зайки и тому подобные фантастические создания или просто уроды. Плюс химероиды, которых снова и снова тайком привозили в крупные города какие-то безумцы. Часть монстров успевали отловить «прискорбные гонцы», направляемые Модестом, но далеко не всех. Часть бродила где-то, часть гибла. А куда, спрашивается, как не к «кочегарам» оставалось транспортировать душегубам всех мастей нечеловеческие трупы после поножовщин? Конечно, еще двадцать лет назад их топили, зарывали, сжигали, расчленяли. Но после того, как покойники приобрели скверную привычку восставать из праха и являться к своим погубителям или родственникам с кровожадными целями… О, после этого даже самые отпетые ухорезы предпочитали уплатить мзду продажному харону и кочегару, чтобы навсегда забыть о погубленной душе. Тем более, если душа эта принадлежала при жизни созданию не вполне человеческому.
Потайной горн Сида, назначенный для сжигания неучтенных мертвецов, был скрыт в самом подходящем месте – на печной свалке, среди груд закопченного кирпича и обгоревших заслонок. Топка у горна была довольно скромной по размерам (обычная наклонная яма, прикрытая квадратной чугунной крышкой на асбестовой прокладке), однако очень впечатляюще плевалась искрами и дымом. Приближаться к ней, чтобы посмотреть, как труп ныряет в пекло, желающих обычно не находилось. И очень хорошо, что не находилось! Потому что страшное жерло горна имело сложную конструкцию. В какой-то сажени от дверцы оно разветвлялось. Одна ветвь вела, как и положено, в пылающее чрево острова, зато вторая – оборудованная ленточным транспортером – в специальную камеру, заполненную особым негорючим газом. Мертвое тело в этом газе могло сохраняться без разложения неделями. Впрочем, почтовые голуби «прискорбных гонцов» были стремительны, а тем более – их моторные катера. Уже по истечении нескольких часов тела из газовой камеры оказывались на препараторских столах Коллегии.
– Ну, положим о существовании этих ваших косолапых котофеев и поганых арфистов я знал и раньше, – сказал Иван, когда последний труп сгинул в жаркой пасти горна. – И даже видел их собственными глазами. Только откуда они берутся? Тоже с Химерии?
– А вы умеете поставить собеседника в тупик, имяхранитель, – одобрительно покачал головой Модест. – Нет, не с Химерии, но вот откуда… Именно это мы и пытаемся выяснить.