Она продолжала искать бронзовые крылья. Ладонь зачерпывала пустоту. После краткого ужаса Даф осознала, что крылья все же не потерялись, а болтаются за спиной, зацепившись за рюкзак. Опять этот ветер!
Все же нашарила крылья, и, хотя земля была уже близко, сразу ощутила спокойствие. Зная, что материализовать их прямо сейчас нельзя – ветер сломает, – Дафна изменила положение тела. Теперь она падала ласточкой, раскинув руки, и добилась того, что ее перестало вращать. Бронзовые крылья она держала теперь в правой руке, сдернув их с шеи вместе со шнурком.
«Пора!» – подумала Даф, пальцем нашаривая привычное углубление.
Крылья распахнулись. На мгновение их выгнуло ветром, но упругие перья справились, и, описав дугу, Даф вновь набрала высоту.
Город сверху казался шершавым, выклеенным из цветной бумаги. Серые, черные, желтые, зеленые листы – все неправильной формы, наклеенные как придется. В основном цвет получался смазанный и трудноопределимый. Не желтое, а скорее желтое. Не красное, а где-то в районе красного. Изредка среди этого хаоса возникала и система. Фигура определенной формы – круг, овал, четырехугольник. В большинстве случаев это оказывались стадионы с их ярко-неубиваемой светло-зеленой травой.
Солнце пряталось за тучами, лежащими, как стопки сизых одеял. Изредка они где-то прорывались, и прямые яркие лучи, совершенно осязаемые, твердые, точно ночные удары прожектора, падали на город. Вспыхивали крыши гаражей, зажигались маленькие, скрытые между жилыми массивами пруды.
Когда Дафна шла пешком, ей всегда казалось, что Москва состоит из сплошных домов. Куда ни ткни пальцем – дом. Они вечно лежали поперек пути, как дохлые динозавры. Заставляли обходить себя, искать проходы, путаться во дворах. Сверху же город представлялся непривычно просторным. Дома были разбросаны косо и неровно, улицы же вообще шли как попало, больше напоминая капиллярный узор на ладони, чем строгую систему. Бросай наугад кирпичи, и едва ли один из двадцати упадет на дом.
Дафна снижалась кругами, впитывая в себя эти крыши, улицы, дома. На несколько мгновений показалось, что в ее жизни не было Эдема, а был только этот бензиновый город с толкотней у метро и пестрыми цветочными развалами.
– Ну все! Полетала – и пора! – сказала она себе.
Раскинутые крылья несли ее навстречу великой любви.
Даф задержалась. Ей казалось, она носилась над городом десять минут от силы, но утратила ощущение времени. Эссиорх ждал ее, сидя на мраморном бортике подземного перехода у станции метро «Савеловская». Когда она подошла и смущенно остановилась рядом (крылья к этому времени уже дематериализовала, и за спиной был лишь скромный рюкзачок с котом и флейтой), он лишь вопросительно вскинул голову.
– Прости! Я спешила, даже бежала! – торопливо оправдывалась Дафна.
Это была женская правда. Она действительно бежала последние метров пятьдесят и даже слегка запыхалась.
– Бывает! – хранитель защелкнул нож и встал, что-то поспешно пряча за спину.
– Что это было? – подозрительно спросила Даф.
– Морковь. Обычная морковь! У вон той тетушки купил, – охотно пояснил он.
Дафна не стала отвлекаться на тетушку.
– Покажи!
– Ты что моркови никогда не видела?
– Покажи! Ты из нее что-то вырезал!
Эссиорх, пожав плечами, показал. Дафна увидела себя. Она никогда не подозревала, что у нее такая хитрая морденция, распахнутые глазищи профессиональной брачной аферистки и куцые крылышки.
– Маленькая месть за ожидание! Была бы тыква, была бы большая. А из моркови получается только маленькая.
– Очень смешно! – сказала Даф, отбирая у него морковь и с хрустом отгрызая у себя голову. – Надеюсь, ты меня хотя бы помыл!
– Разумеется! Вон в той вот луже! – заверил ее Эссиорх, заставив Дафну яростно плеваться и шипеть громче Депресняка.
Мотоцикл был припаркован тут же, неподалеку.
– Поедешь со мной? – спросил он, сматывая цепь.
– Нет.
Эссиорх потрогал переднее колесо, имевшее привычку понемногу спускать, и завел мотоцикл. За несколько часов двигатель остыл и долго заставил уговаривать себя: чихал, кашлял, глох, вонял бензином, как застоявшаяся дачная косилка.
– Ты к нему? – спросил хранитель, не называя имени.
– Да.
Дафна сказала это и сама испугалась своего нетерпения. Увидеть его прямо сейчас, немедленно. Мотоцикл наконец завелся. Эссиорх прибавил газу, дожидаясь, пока работа двигателя станет ровной.
– Не боишься? – он взглянул на небо, где сейчас ничего уже не было, кроме туч. – Все-таки там Эдем смотрит на нас!
Дафна упрямо мотнула головой.
– Я боюсь бояться. Остальное уже абсолютно не страшно!
Где просто – там ангелов со сто. А где мудрено – там ни одного.
Любимая поговорка старца Николая (Гурьянова)
– Попался? Вот и сиди там! Это ж надо куда забрался! Мерзкими снами меня пичкал! Эйдос у моего ребеночка выманить хотел! Убью!
– Мне велели! Приказали!
– А! Признался, заморыш! Кто приказал?
– Д… д… Джаф – трехсотэйдосный страж!
– А почему он? Разве твой начальник не Пуфс?
– Не знаю. Не убивайте меня! Я такой слабенький! Что мне этот эйдос? Я бы и другой добыл, но меня заставили!
Улита пнула босой ногой коробку, в которой когда-то стоял телевизор, и та заныла, заскулила.
– Отпустите меня! Умоляю! Пальчики на ножках целовать буду!
– Сейчас поцелуешь! Дай только шпагу найти! – мстительно прошипела ведьма, нетерпеливо расшвыривая вещи.
Коробка скреблась, терзалась. В щели для переноски мелькали то подвесы в форме таблеток, то большой голубой глаз, наполненный слезами фальшивого раскаяния. В комнате, кроме Улиты, были еще Эссиорх, Варвара и Корнелий. Варвара ночевала в ванной на полотенцах, а Корнелий в кухне. Добряк, которому места в квартире не нашлось, ночами выл на балконе. После ранения, которое Варвара получила ножом Элдера, хранитель считал, что возвращаться в переход им пока не следует.
– А зачем он туда вообще полез? – связной света был босиком. Когда поднялась тревога и все стали ловить суккуба, он схватил флейту.
– Коробка магически экранирована, – пояснил Эссиорх. – Он этого не знал и решил пересидеть. Ну и пересидел. Пусть знает, что мы тоже не в кеды сморкаемся!
Улита наконец отыскала шпагу и бросилась к коробке. Хранитель поймал ее под локоть.
– Стой! – шепнул он и громко приказал Корнелию: – Корнелий, давай! Штопорная маголодия будет в самый раз!
Дрожа от нетерпения, тот поднес флейту к губам.