Эссиорх и Мошкин кинулись к ней, мешая друг другу в тесном проходе. За ними метнулся Корнелий с флейтой у губ. На месте хранителя Меф не держал бы связного света за своей спиной. Шарахнет еще сдуру сдвоенной боевой маголодией – своих же первыми сметет.
Прасковья лежала на деревянном настиле одной из каморок. В положении тела было что-то ватное, неправильное. Подвернутая рука с зажатой флейтой, далеко и неудобно закинутое колено, слетевшая с ноги обувь. После короткого колебания Эссиорх перевернул ее и коснулся пальцами шеи.
– Жива? – Меф заглянул в пустые, широко распахнутые глаза несостоявшейся повелительницы мрака. Луч фонаря бил ей в лицо, зрачки не реагировали на свет. Рука хранителя все еще была на шее у Прасковьи.
– Сердце бьется, но очень медленно.
– А светлую дудку не выпустила! – заявил Чимоданов.
Он наклонился и хотел выдернуть ее из руки. Что-то полыхнуло, заискрило. Мгновение спустя отброшенный к стене, Петруччо спиной сломал напитавшиеся влагой деревянные полки, тяжело сел, потряс головой.
– Это чо было, я не понял?
– Тебя предупредили. В этой битве – это не твое оружие. – Дафна присела на корточки, разглядывая руку Прасковьи. Обкусанные ногти со следами маникюра. На ногте безымянного пальца цветным лаком набросан портрет Мефа, во лбу которого кто-то забыл кинжал.
Рука была пуста – больше она ничего не сжимала.
– Флейта исчезла. Интересно, куда? – спросила Дафна.
Буслаев забрал у нее фонарь. Луч обшарил пол и уткнулся во что-то темное, растрепанное, плоское, лежавшее в полуметре от руки Прасковьи. Решив, что это напитавшаяся влагой дохлая кошка, Меф обогнул предмет лучом и заблудился в провалах многочисленных дверей.
Эссиорх схватил Мефа за плечо.
– Ну-ка! Снова покажи мне это!
– Это кошка!
– Освети!
Луч неохотно вернулся на то раскисшее, непонятное. Меф попытался отыскать череп с оскаленными зубами, который сразу доказал бы хранителю, что перед ними кошка. Вместо этого из мрака выплывали то крутой изгиб переплета, то распахнутые потемневшие страницы, расчерченные рядами знаков. Буслаев понимал, что это совсем не кошка, но все равно упорно искал череп, не желая признавать очевидное.
– Книга! – сипло произнес Меф. – Прасковья коснулась ее и…
– В прошлый раз ты ее видел?
– Нет. Или да. Не помню. Может, тоже принял за кошку? Вообще не знаю, заходил ли сюда.
– Осторожно! – внезапно Чимоданов предупреждающе вскрикнул и, вырвав у Мефа фонарь, направил луч назад. Все увидели, что Прасковья поднялась и, заметавшись, ткнулась в стену. Откачнулась и вновь врезалась, только на сей раз уже не ладонями, а щекой и подбородком. Боли она явно не ощущала. Повернулась и попыталась пройти сквозь Мошкина.
Перепуганный Евгеша обхватил ее и оторвал от земли. Та, ничего не замечая, продолжала шевелить ногами, пытаясь идти по воздуху. Лицо улыбалось, а руки протягивались к кому-то невидимому.
– Что с ней? Она же меня не видит, да? – крикнул Мошкин.
– Она там, в книге! Где-то ходит, что-то делает, кого-то видит. Но тело здесь. Повинуется сознанию, – сказал Эссиорх.
Буслаев ощутил, как раненый палец нитью боли тянет его в книгу. На миг захотелось отмахнуть себе палец мечом.
– И что нам теперь делать? Идти туда? – вертясь на месте от боли, заскулил Евгеша.
– А ну, не зуди! – прикрикнул на него Чимоданов.
Прасковью Мошкин уже отпустил. Она сидела на корточках и руками водила по доскам. Сорвала что-то невидимое, понюхала, вставила в волосы. Меф озадаченно наблюдал за ее движениями, пока не понял, что она собирает цветы, существующие в ее воображении.
Дафна смотрела в темноту, где шевелилась серыми тенями страшная раскисшая книга. Не верилось, что она пролежала на виду долгие годы. Видимо, ее скрывал морок, исчезнувший от прикосновения Прасковьи.
Повисла тягостная пауза. Мешая друг другу, все столпились в крошечном закутке и в коридоре возле. Не хватало только Шилова, непонятно куда запропастившегося. Раны воспалялись. Меф слышал, как Варвара выдыхает со звуком «с-с-с».
Буслаеву казалось: подойти к книге после того, что случилось с Прасковьей, все равно что ухнуть в колодец. Он вздрогнул, когда кто-то задел его рукавом. Это была Дафна, шагнувшая вдруг к книге. Меф схватил ее и с силой вытянул на улицу. Пилум Шоша мешал, застревая в тесном проходе. Все же он почему-то его не бросал.
– Чего ты хотела? Коснуться ее? С ума сошла!
– Отпусти!
Меф выпустил ее, перегораживая спиной проход так, чтобы любимая не смогла пройти. Он смотрел на куцую курточку, на ее смешную бело-черную шапку с провисшими кроличьими ушками, натянутую до бровей, на шевелящийся кончик косы, заменившей прежние хвосты.
– Оставайся! У тебя раны нет! Книга не имеет над тобой власти.
Кроличьи ушки качнулись – она была против.
– Книге нужны семеро. Шестеро там погибнут.
– У тебя что, есть план?
Кроличьи ушки энергично заметались, признаваясь в отсутствии плана.
– Вот видишь: оставайся! Зачем умирать вдвоем?
– Я не хочу больше без тебя… Хочу быть с тобой. Там или здесь! – упрямо сказала Дафна.
– Я тоже не хочу без тебя, но…
– Тогда идем!
– Нет!
Дафна взяла его за руку. Буслаев вскрикнул от острой боли в костяшке, но она подула на руку, прямо через бинты, и боль уменьшилась.
– Так лучше?
– Лучше. Но ты все равно никуда не пойдешь!
– Ты и я – одно целое.
– Нет!
– Как «нет»?
– Целое, да, целое, – поправился Меф. – Но туда я с тобой не пойду!
Он уже знал, что сейчас сделает. Остановит ее, или где-нибудь закроет, отобрав флейту, или… Конкретной схемы действий пока не было – лишь центральная мысль: ни в коем случае не позволить ей погибнуть. Он уже мысленно приготовился, но…
Все так же улыбаясь, Дафна протянула к нему руку. Буслаев решил, что она коснется его лица, но ошибся. Ошибка была простой и страшной – девушка положила ладонь на острие копья и, сжав пальцы, вскрикнула. Меф попытался отдернуть копье, но вовремя осознал, что будет только хуже. Дафна разжала пальцы – на двух был глубокий порез. Побледнев, она поспешно зажала руку.
– Зачем? – крикнул Меф. – Ты хоть понимаешь, что теперь… Зачем???
– Идем! Теперь мы точно будем вместе!
Буслаев взорвался. Он схватил ее за голову и крепко, до боли, прижал к своему лбу ее лоб. Ему казалось: мысли любимой теперь совсем рядом. Какие-то две кости, разделяющие их, а дальше уже она, Дафна, бесконечное упрямство в ангельском обличье.