* * *
С царственной парой Басарга встретился в Зеленой горнице. И вновь увидел их светлыми и распаренными, пахнущими баней и вином. Похоже, супруги любили слушать боярина Леонтьева именно во время благодушного отдыха, удерживая друг друга за руку и витая мыслями где-то совсем далеко.
– …словно божественное откровение сошло на обитателей Ваги минувшим летом, – в подробностях рассказал о Трехсвятительской пустыни подьячий. – Просветлели они сердцем, отправились к обители и обновили храмы, в ней стоящие, возвели стены новые и крепкие, с четырьмя башнями и церковью надвратной. И многие в монастыре сем трудились без корысти всякой, а иные и вклады сделали большие. И вознесся храм над водами в считаные недели, ровно родился заново!
– Я для сего места чудесного колокола отлить повелела, – мило улыбнулась Анастасия мужу. – Пусть о молебнах и праздниках людям православным возвещают. Каждый удар сей означен молитве за нас с тобой будет.
– Я тоже сделаю вклад ради его благополучия, – согласно кивнул Иоанн.
– А что с пустынником странным, – вспомнила царица, – тем, что в море северном в игумены избран?
– Безумен он, госпожа, – с сожалением приложил руку к сердцу Басарга. – В помутнении рассудка своем возжелал Москву вторую на скале мертвой середь вод ледяных возвести!
– Это как? – заинтересовался государь.
– Задумал настоятель безумный Филипп на острове Соловецком, что из-за удаленности и пустынности своей отцами Германом и Савватием для аскезы отшельнической избран, так замыслил он там мастерские корабельные завести, суда морские строить, фабрики прядильные и ткацкие, кожевенные и солеварные; намерен вязи тамошние осушить, торфом болотным обитель согреть, а на месте топей луга разбить и стада оленей, коров и иную скотину развести, мастерскую книгопечатную запустить, садки рыбные в озерах устроить, палаты монастырские, самим же снесенные, ныне из камня возвести, а опричь того и соборы огромные, на сотни прихожан. А откель столько молящихся на скалах, где братия в три десятка числом едва-едва выживала?
– Хочешь верь, хочешь не верь, ан нашлись заступники и у безумца твоего, преданный слуга мой Басарга Леонтьев, – улыбнулся Иоанн, перекидывая в рот щепоть изюма из стоящей на столе золотой чаши. – Да не абы кто, а бывший архиепископ новгородский Феофил, да еще брат троюродный Настеньки моей боярин Василий Федорович. Он ведь тоже Колычев. Хотя, мыслю, ты сего не ведаешь… Игумен Филипп в миру Федором Колычевым звался. Веселым, сказывают, был отроком и безобразником изрядным. Многие доброхоты его бают, что меня на коленях своих качал… Да токмо я сие по малолетству не запомнил, ибо затеял он с родичами супротив меня заговор, еще когда мне токмо шесть годков исполнилось. Иван Колычев за то в узилище замурован был, братья его троюродные Андрей Иванович и Гаврила Владимирович кнутом биты и казнены, сам же Федор утечь исхитрился и в пустыне морской на острове дальнем спрятался.
– Так его, стало быть, повязать надобно!
– Что за прок карать инока, добровольно в ските заточившегося? – рассмеялся царь. – Что от него за вред в Белом море? Какой из него там заговорщик?
– Что за прок от настоятеля, который вместо служения Господу нашему, вместо молитв за землю нашу, ровно волк, по городам и весям носится, ремесленников разных, строителей и камнерезов к себе на службу сманивая? Что сие за монах, коли токмо о железе, колесах и мехах литейных думает?
Иоанн глубоко вздохнул:
– Мир меняется, мой верный Басарга. Да столь стремительно, что токмо диву даешься. Помнишь ли ты, как при отцах наших с луками тугими рати в походы ходили? Ныне же и не вспоминают о них более воины, ныне пищали зельем огненным в ворога палят. Помнишь, при отцах книги разные от руки старцы терпеливые переписывали? Ныне же станки механические их одну за другой тискают. Помнишь, недавно совсем, еще под Казанью, пушки мы в землю вкапывали? Ныне же хитрецы цапки на стволы придумали и с легкостью вверх-вниз ими крутят. А церковные органы немчура завезла? А росписи походные Выродков придумал? А мельницы бумажные монахи и ремесленники по рекам ставят? Иной раз кажется, на миг отвернулся – ан мир уже другой! И крепости перестраивать заново, ибо для пищалей стены прямые надобны, и уставы новые для полков стрелецких придумывать, и смердов беглых из стран западных на земли сажать…
– Разве это оправдание для безумия игумена Филиппа, государь?
– О прошлом годе покровитель твой, воевода Андрей Басманов, у деревни Судьбищи с ратью татарской столкнулся [19] . – Иоанн протянул руку за ярко-желтой курагой. – Под рукой басмановской семь тысяч воинов было, Девлет-Гирей с собой шестьдесят тысяч ратников привел… За три дня разгромил его Басманов, обоз весь отбил, да еще и знамя мурзы Ширинского захватил. Потерял же он в сече той жестокой триста двадцать детей боярских да тридцать четыре стрельца. Вот и скажи мне, боярин Леонтьев, могло ли чудо сие по везению простому случиться? Али вышло так потому, что рать наша по обычаю новому была построена, а татарская – по обычаю полувековой давности? Скажи мне, Басарга, может, нам всю рать по образцу полков стрелецких перелицевать, пока вороги первыми о сей надобности не догадались? Может, нам ныне воеводы иные надобны, что огненного боя не боятся? Может, нам и слуги иные надобны, что о деле государевом, а не о поместьях своих пекутся? Может, нам и игумены такие желанны, чтобы механизмов новых не боялись, за старину не цеплялись, с лихостью боярской дело свое исполняли?
– Государь мой… – Царица неожиданно подняла его руку к губам. – Ты же обещал…
– Прости, голубица милая. – Иоанн притянул соединенные ладони и, в свою очередь, поцеловал ее ладонь. – Только тебе сим вечером помыслы свои посвящаю. Бог с ним, с Филиппом… Басарга, волей своею прощаю хищения сии соли и рыбы сверх отведенного. Не трогай его, пусть безумствует. Коли загубит остров свой дикий, урона от того большого не выйдет, ибо прибытка и вовсе нет. А сладятся планы Филипповы, так хоть узнать сможем, каков явлен собою инок мира нового.
– Слушаю, государь! – послушно склонил голову боярин.
– Службой твоей я доволен, мой верный Басарга, не кручинься. Да токмо за старые порядки держась, успеха в нынешний стремительный век не добиться. Каждый час надобно новые пути искать, дабы державу нашу сильнее делать…
– Государь мой!
– …однако же о делах своих зело интересно ты сказываешь, витязь. Поведай нам, не случалось ли иных чудес в землях, над которыми ты надзираешь?
– Этим летом в обители Каргапольской игумен Антоний, тяготясь постом своим, в отшельники в леса ушел… – вздохнул подьячий. – Не прошло и недели, как сгорела дотла вся обитель, и токмо образа, рукой Антония писанные, на месте пожарища невредимыми остались [20] .