– …Не выйдет! Тычка не обмануть! Тычок выведет заговорщиков на чистую воду, и пусть обоих зальет краской стыда! Будут ходить красные, и каждая собака станет показывать на них пальцем и приговаривать: «Не обмани старика, не замышляй греха!» Хороша хитрость – наливай полнее, чтобы потом стало больнее! Хитрый с лукавым водились, оба в яму свалились! Думали, Тычок прост, что нетканый холст? Нет уж! Сынок, сынок, удружил! Сам казался прост, да подвязал лисий хвост! А ворожиха? На языке медок, а в сердце ледок, речи медынные, дела полынные! Ах, Безродушка, ах, коварный, споил старика, а сам – около болотца в задние воротца? Думали, все, дело сделано? Ан нет!
На закате Ясна не выдержала. Выпроводив последнего страждущего, за рукав утащила старика в избу и показала – сядь на лавку.
– Ну что ты душу мне мотаешь? Чего хочешь, чудо невиданное? Ну чего куксишься, ровно малое дитя? Разве не понимаешь, почему он уехал, а тебя оставил?
Тычок подскочил на месте и сразу ударился в оглушительный крик, потряхивая пальцем:
– Ишь чего удумали! Решили споить да под шумок провернуть свои темные делишки? Не выйдет! Я все понял! Если молчал – это не значит, что Тычок весь умишко пропил! Как пить дать, что-то в брагу мне подмешала, ведьма!
Ворожея всплеснула руками, прикрыла рот ладонью и широко раскрытыми глазами поедала стариково буйство. Этот дом видел многое, опасливые взгляды, недоверие, отчаяние страх, но еще никогда старые стены не сотрясал мужской гнев, до того неистовый, что хочется стоять и слушать… стоять и слушать… И как будто обычная жизнь приживается в четырех углах, а не затворническая – мужик в доме разоряется, напуском берет. Давно на саму не орали. Даже не понять, смешно стало или удивительно.
– …Нет, вы только поглядите, что удумали. – Ворожея диву давалась: вечер на дворе, а этот как будто только начал. Слюной брызжет, борода колом стоит, руками машет; если бы не воздух был в избе, а молоко – масло сбил бы. – Думали провести старого на мякине? Обхитрить задумали? Не выйдет! Тычок все понял с самого начала!
Ясна устало опустилась на лавку.
– Дурак седобородый! Он же о тебе думал. Не просто парни с соседней улицы по следу идут, такая силища, что до сих пор в холодок бросает!
– Мы с Безродушкой и не таких ломали! А даже если таких не было, без меня ему никак!
– Вот придумал! Когда Сивый уходил, не знала, каким знамением осенить – ему что проклятие, что благословение, как об стенку горох. Только тебя там не хватает!
– Без меня никуда! Поняла, старая поганка?
Едва не рассмеялась. Ишь ты! Заглянул бы кто-нибудь посторонний, что подумал? Ах, бедная бабка, такое чудовище в доме обитает! Как же она столько лет терпит?
– Поздно уже. За кораблем давно растаял пенный след. Есть хочешь?
– Ты мне зубы не заговаривай! Поздно, видите ли… в кашу молока побольше. И масла тоже… ничего не поздно!
– Всю душу мне вымотал, балабол. Не была замужем, и счастье, что не была! Попался бы такой, как ты, сбежала куда глаза глядят!
– Не сбежала бы. – Тычок одним глазом косил на печь, куда старуха определила горшок с кашей. – И Сивый не сбежит!
– Кем себя вообразил? Неужели след возьмешь, точно пес?
Баламут хитро сощурился:
– Нет, след возьму не я.
Ворожея изумленно повернулась к болтуну.
– Ты возьмешь!
Отмахнулась. Ровно малыш беспортошный глупость ляпнул. Тычок вдруг успокоился, будто личину скинул, задумчиво почесал затылок и усмехнулся. Утром все повторилось, и старуха, посчитавшая было, что все обговорено и понято, до заката ходила с раскрытым ртом. Через день – опять. Матерка стало побольше, и голос погромче. На третий день Ясна сдалась.
– Что же ты со мной делаешь, дурень седобородый? Вот ведь угораздило, привалило счастья! Все неймется тебе?
– Еще не поздно. Найдется Безродушка!
– Человек не иголка, – вздохнула Ясна. – Теперь ищи-свищи.
– Не, свистеть не надо. – Старик лучился, как начищенный котел на солнце. – Поворожи.
– Долго думал?
– Не-а.
Ясна обреченно замотала головой. Этот не отстанет.
– Не отстанешь ведь… Горлопанишь целыми днями, людей с толку сбиваешь. Откуда в тебе столько помещается? Воистину голова – как помойка!
– Точно, не отстану. Я еще много знаю.
– Мне нужен волос Безрода.
Тычок посмотрел туда-сюда.
– Будет.
С утра баламут излазил всю избу на четвереньках, перетряхнул мешок с золотом, все свои вещи – одеяло, верховку – и к вечеру протянул Ясне три волоса, два из них седые. Ворожея перевязала все три нитью и до утра положила под горшок. Тычок пробовал ускорить дело, подбивал ворожить прямо сейчас, но быстро сдался, едва старуха поджала губы и выглянула исподлобья.
– Тьфу, ты думаешь, Тычок совсем без понятия? – Балагур только руками развел. – Кто же ворожит на ночь глядя? Это я тебя проверял. Молодца, бабка! Так и быть, женюсь!
Ясна рот раскрыла и долго не могла произнести хоть слово. А зачем сотрясать воздух, если в руках по случаю и весьма ко времени обнаружилась превосходная скалка? Тычка будто ветром вынесло во двор, и он еще долго сотрясал воздух визгливыми криками.
– Ну держись, оторва старая! Думал, все будет как у людей, а вы только поглядите! Сразу руки распускает? Я тебе не рассказывал про Жичиху и Гюста? Поимей в виду – история поучительная и правдооткрывательная! Жена взбесилась и мужа не спросилась! Известно ведь – жена без грозы хуже козы! И что? А ничего! Платье сундуками да шкура лоскутами!
Ясна не стала ждать, бросила скалку и утянула старика в дом, благо тот сопротивлялся лишь для виду. Толкнула на лавку, горой нависла над болтуном и хищно улыбнулась:
– Друг сердешный, ты ведь помнишь, что меня весь конец боится, до сих пор косятся. Думаешь, просто так? Укорочу ведь язык! Проснешься утром, а половины нет!
Старик подобрался, зубы сомкнул, притих.
– Ворожить стану утром. А теперь ты молча съешь кашу. Да, с маслом… не перебивай. И на вот, выпей, – налила баламуту полную чару пенной браги.
– Купить хочешь? – Тычок лишь глазами водил за половником с кашей. – Ну-ну.
А когда старик угомонился и растянулся на лавке, похрапывая, порыгивая и посапывая, ворожея молча встала над старым непоседой с маслянкой. Так поглядела, сяк поглядела. Улыбнулась. Почему бы и нет?
Утром выгнала Тычка на улицу. Усадила на завалинке, велела самому не входить и никого не пускать.
– А что говорить?
– Говори, что хочешь.
– Что хочу?
– Тьфу, горе луковое! Ври попроще!
Старик пожал плечами. Чего уж проще, врать попроще. Времени прошло ни много ни мало, Ясна вышла из избы и устало опустилась рядом.