– Ну здравствуй, Сёнге. – Безрод встал.
Какое-то время гойг молчал, потом коротко кивнул и прошел в избу. Немая рот раскрыла и забыла закрыть. Эти двое знаются?! Но изумление девки оказалось только бледной тенью давешнего, когда гость, усмехнувшись, взялся за своей башлык, и через несколько мгновений друг на друга выглянули уже две личины. Ровно один из двоих глядится в зерцало, только волосы и бороды разные. Ойкнула и села, где стояла.
– Здравствуй, Безрод. – Сёнге положил на лавку лук, стрелы, добычу, сложил с себя пояс. Тяжело опустился на лавку. – Какими судьбами? Только не говори, что пришел повидаться.
– Не скажу. – Безрод усмехнулся. – Случайно набрел.
– Хороша случайность в глухомани.
– А ты как будто к лесу привык. По морю не скучаешь?
Гойг пожевал губу, кивнул. Есть немного.
– Ты гляди, глотки друг другу не дерем, сидим как лучшие друзья.
– А хочешь? – Сивый усмехнулся.
– Тишины хочу. – Сёнге смотрел спокойно, даже устало. – И покоя.
– Чего к людям не идешь? Почему к своим не подался?
– Я не так смел, как ты. – Оттнир показал на шрамы. – Боюсь, засмеют.
– Не смеются. Пугаются.
– Еще лучше. – Сёнге поджал губы.
– Про тебя страшилки рассказывают.
– Знаю. – Гойг махнул рукой. – Видели несколько раз в медвежьей верховке, лицо забыл прикрыть, а того не знают, что лесное чудовище и охотник, что в башлыке ходит по деревням, один и тот же человек.
Безрод несколько мгновений не отрывал глаз от собеседника.
– Ты остыл, Сёнге.
– Поумнел. Многое и многих понял. С той кровью будто вся дурость вышла.
– А как здесь оказался?
– Старик подобрал, охотник. Лодку к берегу прибило, а он поблизости случился. Заштопал, выходил, хотя уж лучше добил бы. Млеч оттнира после войны спас, уму непостижимо.
– И где он?
– Зимой душу отдал. Своей смертью помер.
– А эта? – Сивый кивнул на девку, что хлопотала с дичью – самое время бросать мясо в похлебку.
– Боится. Войны боится. Страшно ей с людьми. Прибилась ко мне. Гоню – не идет. Как подумаю, что на свете делается, смеяться хочется. Оттниров испугалась, к оттниру и прибилась.
Немая замычала, бия себя в грудь, мол, шагу отсюда не ступлю, там люди убивают друг друга, там страшно.
– Сейчас тихо.
«Все равно че пойду. Здесь останусь».
– Послушай, боян, если не хочешь, можешь не отвечать. – Гойг нахмурился, вздохнул, будто перед прыжком с высокого обрыва. – Пойму.
– Я отвечу, и ты ответишь. – Безрод колко выглянул исподлобья.
Сёнге только и кивнул, спросил:
– Как ты выжил и остался ли прежним, когда встал на ноги?
– Хотел жить и выжил. Остался ли прежним… – Закусил ус. – Наверное, да. Упрям и глуп, все при мне.
– Мне бы глотку тебе рвать и лютовать, да что-то не лютуется. Свободен как птица, никому не должен, даже странно… Будто в твою шкуру, боян, сунули, и смотрю кругом твоими глазами. Отсюда многое видится по-другому. Спрашивай.
– Почему это? – Сивый показал на шрамы. – Почему не повесили, отчего стрелами не утыкали, почему собаками не затравили?
Гойг помялся, тяжело вздохнул.
– В том побоище легло много наших, ты сам накрошил предостаточно, помнишь, наверное. Видели Ёддёра, воевода Тнировой дружины в тот день забрал многих парней, но отчего-то остановился перед тобой – ты валялся без памяти, – и сказал такое, отчего мы, выжившие, только рты раскрыли.
Безрод не мигая смотрел на оттнира, и Сёнге вдруг стало неуютно у самого очага.
– Дела нет Ёддёру до вас, боянов, прошел бы мимо и прошел. Но краснобородый сказал, будто ты похож на ледяного великана, только поменьше. А тот весь в трещинах, как в шрамах. И еще сказал…
Безрод сузил глаза, оттнир пожевал губу.
– В тот день я смеялся громче всех, и воевода Тнира бросил странные слова. Тогда не понял, зато теперь понятнее некуда. «Не глядись в зерцало, станет страшно». Так и вышло. Посмотрелся в ледяное зерцало и увидел собственное отражение.
– Зерцало? Отражение? – усмехнулся Безрод.
– Ледяное зерцало, – кивнул оттнир. – Ледяной великан, только поменьше. Я и расписал тебя, словно трещинами.
Немая даже мешать перестала, слушала раскрыв рот. Гойг молча показал ей на булькающее варево, и девка, не отрывая глаз от Сивого, вернулась к похлебке.
– Почему ледяной великан?
Сёнге пожал плечами. Посуровел, поседел, смотрит, будто не узнает. Тот ли это боян? А если тот, отчего, глядя на него, внутри не разгорается пожар злобы? Гойг будто сам не понимает, чего ждать, слушает себя, глядится в нутро, и ничего не видит. Тихо, пусто.
– Почему Ёддёр так сказал, не знаю. Сам думай. Только наши старики говорят, будто с ледяным великаном нельзя есть один хлеб и нельзя пускать к себе в душу. Исотун ходит по земле в самую холодную ночь в году, и никак его не распознаешь, пока не дашь руку. Рукопожатие Исотуна холодно, как лед, а глаза – как ледяное зерцало, в котором отражается все сущее.
– Мне никогда не было скучно жить, – усмехнулся Безрод.
Немая показала на котел и кивнула.
– Варево поспело, – буркнул Сёнге…
Утром, прощаясь перед уходом, Безрод с холодным недоумением воззрился на оттнира, когда тот буркнул, глядя в пол:
– С тобой пойду. Провожу.
Сивый равнодушно пожал плечами. Проводи.
Шли пешком, неблаго бурелом стоял такой, что даже помыслить о легкой рыси представлялось глупым, к тому же гойг был без лошади.
– Отчего по чащобе рыщешь? Путь по берегу удобнее и короче.
– Бешеной собаке дневной переход – не крюк, – не стал упоминать о Коряге и остальных млечах, встреча с которым теперь оказалась бы совсем некстати. Наверное, живы и тянут ратную службу, а куда только судьба не забрасывает воя. Дальше от дорог – дальше от нежелательных встреч.
Через три дня пути вышли к рубежу боянских земель, а еще через два, за полдень, подошли к местам, памятным обоим.
– Если что нужно, скажи. – Оттнир, казалось, пробует на вкус предложение помощи – не стошнит ли, не упадет ли небо на землю?
Сивый какое-то время молчал, потом кивнул.
– Найди в городе Стюженя, передай, что жду в старом святилище. Ты помнишь: седобородый старик, здоровенный, будто медведь.
Оттнир задумчиво бросил, заматывая голову и лицо башлыком:
– Да, помню такого. Приведу.
Не оглядываясь, не прощаясь, не пожимая рук, словно добрые друзья, разошлись каждый своей дорогой, Безрод – к старому святилищу, Сёнге – в город, за ворожцом. Гойг смотрел под ноги и за мыслями не всегда видел дорогу, Сивый кусал ус и хмурился. Что сделано, то сделано. Странно.