– Что такое?
– Не знаю. Так лишь по весне пахнет.
– С первыми птицами снимешься?
– Да.
Стюжень замолчал. Глядел в дали дальние и видел то, что другим углядеть не под силу.
– Иди уж, Отвада, наверное, тебя ищет. Там один Перегуж весь гнев на себя принимает. Подсоби воеводе, отведи грозу.
Сивый усмехнулся.
– Ты заметил, ночь прошла, и князь как будто помягчел? Глядит кругом, ровно кот, натаскавший рыбы. Интересно, в чем тут дело? – младший сват хитро покосился на ворожца.
– Пошел, пошел! – Верховный погнал Безрода клюкой и вдогонку бросил. – А дело в том, что кот и впрямь на рыбку попал!
Сивый пошел было прочь и вдруг замер на полушаге с поднятой ногой. Повернулся.
– Ну, чего встал, ровно столб?
Безрод хитро взглянул на Стюженя, а старик, будто наперед знал, что тот скажет.
– А давай и тебя женим, Стюжень? – Безрод почесал затылок. – Девку найдем покрасивее. Котов много, а рыбы еще больше.
Стюжень укоризненно покачал головой, хотел было ответить, но заметил дворню в углу. Поманил Безрода пальцем.
– Наклонись. Ухо дай.
Сивый наклонился, и пока слушал, усмешка тронула губы.
– А ты к палке привяжи!
– Я вот те дам, палкой! – старик огрел Безрода клюкой. Сивый резво отпрыгнул и убежал в терем, разливая по дороге зычный смех. Стюжень усмехнулся, огладил бороду и усы, сложил огромные руки на клюке. Хотел принять степенный вид, но не получилось. Прорвало старика, полез из груди смех, и на заднем дворе будто гром загремел посреди зимы. Дворня аж присела от испуга.
Как ни бегал – вот она судьба, стоит в двери, руки на груди скрестила, от медов не хмельная, а лишь злая. Стоит Коряга ухмыляется. Не берет млеча хмель, бурлит в душе, выхода ищет. Сивый, как вылетел из-за угла дружинной избы, так и расплескался о порог, ровно волна об утес. Пела в душе вешняя птица и улетела, остались только мрак да холод. Какое-то время молча стояли один против другого, Безрод мрачно ухмылялся, млеч наливался краской злобы. Наконец Сивый развернулся и зашагал прочь. Только не сегодня. Сегодня свадьба. И завтра свадьба, и послезавтра.
Млеч крикнул в спину, что было сил:
– Трусливый пес! Неверно то, что ты безроден, порождение ночной тьмы! Твоим отцом был обман, а матерью трусость! Ты боязливая девка, которая прячется в тени князя! Ты презренный трусишка, который схоронился за спины сотни воев и лишь поэтому выжил!
Сивый только шаг замедлил. Громкий хохот ударил в спину – это вышли на порог Взмет, Дергунь, Гривач. Остальные вои, мрачно насупившись, ждали ответа.
– Враг никогда не видел этого мужественного лица, – посмеивался Коряга. – А только спину труса, которая так и просит сапога!
Коряжий сапожище, чиркнув по волосам Безрода, пролетел вперед. Сивый остановился, оглянулся и лишь холодно усмехнулся. На пороге дружинной избы хохотали несколько млечей, остальные вои молча недоумевали. И только остатки лесной дружины недобро кривились, косясь на Корягу. Безрод отвернулся и зашагал прочь. А в княжьем тереме, ни о чем не подозревая, веселились люди. Гусляры играли песни, скоморохи колесом катались, входили и выходили хмельные гости.
Еще три дня город стоял на голове. Все три дня Сивый не казал и носа в терем. Отвада звал, но Безрод отговорился больным. Вишеня по-всякому обхаживала – чару поднесет, пирогов напечет. Сивый, не хмелея, пил, с аппетитом ел и целыми днями просиживал в работной клети, подле гончарного круга. До верчения головы смотрел, как вращается круг. Гончаровна прятала косу под простую мужицкую шапку, облачалась в просторную рубаху, надевала штаны и принималась за работу. Было удивительно глядеть, как из ничего появляется нечто. Кувшины, сулейки, чаши. Теперь, после разорительных торжеств, когда посуды перебили видимо-невидимо, Вишеня вовсе спины не разгибала. Почитай, вся глиняная утварь черепками легла под ноги пирующих. Еще день, два, люд протрезвеет, очухается, обсчитается и кинется на торг возмещать убыток. А тут и ендовки лепные, и сулейки расписные, и кувшины бокастые, и чаши ушастые, любо дорого смотреть! Вишеня помочь не просила, но Сивый, ухмыльнувшись, помог и без просьб. Набил в лесу птицы, изжарил на вертеле. Силком оторвал мастерицу от круга и заставил умять четверть глухаря. Потом глину месил и только подавал мастерице на круг. В конце дня, на пороге ночи Вишеня падала на ложе ни жива, ни мертва и мгновенно засыпала. Безрод лишь укутывал потеплее. А перед самым торгом, истопил вечером баню, загнал туда гончаровну и парил до седьмого пота, изгонял из поясницы ломоту. Обессилил Вишеню до того, что баба стоять не могла, на руках в дом унес. Со счастливой улыбкой на сочных губах, разметав косу по изголовью, гончарных дел мастерица мгновенно уснула сладким сном.
Светила полная луна, Вишеня видела седьмой сон. Безрод взял в руки березовый лик, что выщипал еще в дубовой клети, погладил пальцам, положил на место и задул маслянку. Надел полушубок и вышел во двор. Белоух засопел, выбежал из-за угла. Сивый ласково потрепал молодого пса, сунул в зубы глухарятину. От Безрода пес еду принимал, хозяйка разрешила. Сивый ступил за ворота, почерпнул снега и, жуя, направился к терему.
У дружинной избы стражу нес Моряй. В зимнюю пору кто-то постоянно находился около печи, в нужное время забрасывал дровами. При виде Безрода, Моряй удивленно поднял брови, мол, чего в такую позднюю пору? Вишеня что ли выгнала? Но потом нахмурился и посерьезнел. Безрод не улыбался, не шутил, ни словечка не вымолвил. Глядел холодно. Приложил палец к губам. Моряй мрачно кивнул, и Сивый тихонько отворил дверь. Та даже не скрипнула. От печи запалил маслянку, подошел к ложу Коряги и носком сапога пнул в пятку. Млеч мгновенно взвился, подскочил с ложа. Увидел Безрода, опустил руки, усмехнулся.
– Одевайся, пошли, – холодно прошелестел Сивый.
Коряга медлил, буравил Безрода сонными глазами, потом скривился и стал одеваться.
– Меч не бери. Даже нож ни к чему. И тише. Не разбудить бы кого.
Двумя тенями Коряга и Безрод вышли из избы.
– Кто нынче на воротах?
– Валок, Тетерев, Рядяша. Куда собрались?
– Потолковать.
– Где?
– На ратной поляне. Ничего что один на один? – Сивый, ухмыльнувшись, повернулся к млечу, и тот не увидел в серых глазах страха.
– Одного меня достанет холку тебе начесать!
Валок и Тетерев усадили обоих в люльку, закрутили подъемный ворот и проводили вниз мрачными взглядами. Рядяша только улыбнулся.
Поляну заливала полная луна, и все было видно, как днем. Сивый сбросил полушубок, остался в одной рубахе. Коряга остервенело сорвал с плеч верховку.
– А до утра подождать не мог?
– Нам солнце ни к чему, млеч. Хотел что-то сказать? Говори.