– Здорова ли, хозяюшка?
– Богами крепка, боками вертка. Благодарствую. – Жичихе льстило, что воевода засадной дружины в дом захаживает. Не одной Вишене, вертихвостке, справных воев привечать. И как тут не пройтись по концу, задрав нос на зависть соседям?
– Наверное, нелегко с балаболом? – Безрод кивнул на Тычка. – Ни проку, ни прибытку, да и быть ли старцу прытку?
Жичиха сложила пред собой ручищи, толстенные, будто колбасы, хитро прищурилась и паточно так спросила:
– Ох, издалека зашел, дорогой гость! Уж сколько раз бывал, а все не распробую тебя на душу. Хитер больно.
– Не без того, хозяюшка. Да и я который раз твой разносол вкушаю, никак в толк не возьму, для кого хоронишься, для кого бережешься? И статью завидна, и ликом ви дна, издалека видно, ну просто обидно!
Жичиха пригубила чару, вытерла алые губы полотенцем и ухмыльнулась.
– А боятся!
– Чего ж?
– На руку тяжела, да норовом крута, – и так взглянула на Тычка, что старик попятился на своей скамье.
Все-таки Жичиха больше молода, чем в годах. Ни единой морщинки на гладком лице. А все равно парни за перестрел обходят. Вот и засиделась бабища в девках. Впрочем, наш женишок тоже не лыком шит. Ясное дело пороть станет, пока дурь не выбьет. И с добром!
– Уж не сам ли клинья подбиваешь? – Жичиха плотоядно оскалилась. А зубы у нее ровные, будто частокол на княжьем дворе. Стрелу перекусит. – Никак Вишенька надоела? Переел постнятины, и на сочное потянуло?
Да уж, бабища в самом соку! Но как бы кости не сложить в охоте за сочным мясом. И мокрого места не останется. Пожалуй, не было у оттнира битвы тяжелее.
– Не жених я нынче.
– А кто? – Жичиха осушила чару, глядя поверх. – А речи странные ведешь!
Сивый подмигнул Тычку.
– Я менщик!
– И что меняешь?
– Одного молодого на одного старого. – Безрод, улыбаясь, поднял чару за здоровье хозяюшки. Жичиха замерла и перестала дышать. – Пришел и твой час, красавица.
Баба обмерла. А ведь уже отчаялась! Как только норов по углам не прятала, все равно наружу лез, парней стращал. Зараза, а не норов! Сдерживалась, как могла, женихов привечала, да только удержишь ли кота в мешке? А когда под горячую руку попал Глубочень, молодцы позабыли сюда дорогу. Хорошенькое дело – так приложила, что человек памяти лишился! Много ночей проплакала в перину, все губы искусала. Как будто ворота кто-то дегтем вымазал! Погоревала-погоревала, да и озлобилась, отпустила норов. Махнула на себя рукой, перестала сдерживаться, стала весела, как раньше, хохотлива. Парни глядели, как кот на рыбу, но женихаться не ходили. Боялись. И вот!
– Кто?
– Вой.
Жичиха дар речи потеряла. Только кивнула. Веди.
– А как замуж выйдешь, Тычка с собой заберу.
Она кивнула. Если будет свадьба – забирай.
– Днями просватаю. Вот присягнет князю, и просватаю.
Тычок, сказать просто сиял – половину утаить. Едва дырку в скамье не провертел тощим задом.
Князь объявил пленным просто, кто хочет остаться – оставайся. Присягни на крови, и оставайся. Тринадцать полуночников, кого на островах ничто не держало, решили остаться. Отвада недовольно морщился. Это ж надо, тринадцать! Хоть пореши тринадцатого! Позади довольный стоял Чаян. Боярин сиял, как полуденное солнце. А как понесла Зарянка, едва не летал старый. Ну и что, что тринадцать? Кому злосчастья, а Отваде-зятю удачи прибудет с нечетной дюжиной!
– Вихры пригладь! – буркнул недовольный Перегуж. И присягнуть не успел, а ты ходи, сватай, ровно своего!
– Не ершись, воевода. Корни пустит – спину тебе подопрет.
– Если пустит! – рявкнул воевода, и незаметно для урсбюнна заговорщицки подмигнул Безроду. – Не убив глухаря, уж перья щиплем. Переживет годик, там и видно станет.
Урсбюнн замедлил шаг, тяжело сглотнул.
– Дура баба. Не просто так в девках засиделась. Да и чему дивиться? До сих пор Глубочень ходит, на тень косится. Бабища-то норовом крутища! Ровно в битву провожаю. Не стризновать бы!
Жених помрачнел, на лицо набежала тень, закусил ус, чуть с шага не сбился.
– Уже и назад не сдашь. Неудобно. Ждет, как никак. – Перед самым порогом Перегуж почесал затылок. Подмигнул Безроду. – Эх, была не была! Семи смертям бывать, одной не миновать!
Урсбюнн замер. Он часом не ошибся с выбором? Воевода говорит, за невестой битые есть?
Жичиха сама встречала сватовство. Низко, в пояс поклонилась Перегужу, Безроду, бросила косой взгляд им за спину, выглядывая своего нареченного. И обмерла. Никого не увидела. А где жених? Неужели попятного дал? Воевода и Безрод переглянулись, раздались в стороны, и глазам невесты предстал будущий муж. Ростом… Короче Безрода на полголовы, за Перегужем и вовсе не видать. Жичиха вдохнула и забыла выдохнуть. Замерла пред сватовством горой, и возмущенная душа расперла грудь, ровно кузнечный мех.
– Прошу гости дорогие, – отчеканила невеста сквозь зубы.
Помнится, мама говорила «стерпится-слюбится». Ой, мама, с этим, кажется, не стерпится и не слюбится! Но делать нечего, уж замуж невтерпеж. Впрочем, Безрод говорил, будто этот недомерок всамделишный боец. В сече не последним был, если выжил. Видать, боги телесную мощь ему на дух сменяли. Может быть, в нем духа на двоих заключено? Вон, глазами зыркает, ровно огнями жжет. Ой, бедная ты мамкина дочка!
За столом урсбюнн помалкивал, просто слушал, как сватовство идет. Жичиха все косилась на полуночника, а ему казалось, что невеста мало не облизывается. Но, кажется, баба добрая. Настоящая жена вою.
– Мы купцы, у тебя товар, – умасливал Тычка Перегуж. Тычок смешно делал озабоченный вид. Единственный мужчина в доме, ему и сидеть во главе стола. И сговаривать красную девку тоже ему. – У тебя утица, у нас селезень.
«Утица» смерила «селезня» с ног до головы, презрительно фыркнула и нарочито отвернулась. «Селезень» будто окаменел, лишь крепче стиснул зубы.
– А люб ли тебе, Жиченька, ясный сокол? – ехидно улыбаясь, вопрошал Тычок.
– Люб! – Таким «люб» только к злым богам и посылать.
Сказала – будто гром ударил. И глазами так сверкнула, что рыжему храбрецу стало не по себе. Так страшно было только перед первой битвой.
– Ну, вот и ладушки! – поднялся с чарой Перегуж. – А по осени и свадебку сыгра…
– Нет уж! – Хозяйка встала из-за стола, а ложки, плошки, чары так и заходили ходуном. – Теперь же! Чтобы при живой невесте жених в сарае жил?
Перегуж выразительно посмотрел на урсбюнна и глубоко вздохнул. Дескать, не враг погнал, сам того хотел. Сватовство засобиралось восвояси. С порожной чарой вышел в сени Тычок. Весело подмигнул Безроду. Сивый в ответ ухмыльнулся.