Не оглядываясь, Безрод вышел в предбанник, верховку тащил по полу, меч зажал под мышкой. На студеном воздухе глубоко вздохнул, и… голова закружилась. Привалился к стене – что-то огоньки перед глазами расплясались – выстоял себя и медленно побрел вниз по улице. Сзади догнала ошеломленная Гарька, – хотела подпереть плечом, да вовремя осеклась.
– Падать стану, подопрешь, – ухмыляясь, прошептал Безрод.
Гарька кивнула, и на всякий случай встала поближе. Вынула верховку из пальцев Безрода, набросила ему на плечи. Меч забирать не стала.
Сивый медленно шел по улице, зажимая рукой бок. Хорошо, вскользь лезвие пошло, удачно рассчитал. Гарька шла слева, готовая немедленно подставить могучее плечико. Весенняя распутица подъела снег и развезла дорогу. По середине улицы еще тянулся чистый от грязи большак, но по краям под ногами чавкала жирная, черная талица. Гарька подумала-подумала и за руку потянула Безрода на большак. Грязи нет, идти, опять же, удобнее. Но Сивый только зашипел на девку, ровно змей.
– Куда тянешь, дурища!
– Да на большак же! А если споткнешься? Да в грязь лицом? Даже подпереть не дал!
– Чист большак, – буркнул Безрод. – Зачем кровищей пачкать? Оглянись.
Гарька оглянулась. На черной, жирной талице кровавых пятен почти не заметно. Упала кровь наземь, смешалась с грязью, расползлась по жиже. А на большак выйдешь, – кровавые пятна сами в глаза бросятся. Чего же народ будоражить?
– Где Чуб?
– Кто?
– Тот, второй, мой противник.
– Крайр хлопочет. Сам назад повез. Гоготал так, – думала, кровля обвалится.
Безрод кивнул. Хорошо. Серьезный противник, достойный враг. И даже не враг, а так… Вставая против тулука, знал, что без крови не обойдется. И не обошлось. С одного взгляда друг в друге железо учуяли. Сто ящего бойца можно по говору отличить, и как меч достает, и как спину держит, и как в глаза глядит.
– Пришли. – Гарька забежала вперед и отворила перед Безродом ворота Крайрова загона. Сивый аж усмехнулся. Надо же, хозяином стал, рабой обзавелся. Хорошо бы, та раба не убила в сердцах.
– Чего смеешься, Сивый?
– Хозяин я тебе или нет?
Гарька потупилась, затем подняла лунообразное лицо под мужской шапкой, утерла рукавом нос и задорно оскалилась.
– Пока останусь. По нраву ты мне. С тобой подамся.
– А бить не будешь?
– Не буду! – пообещала молотобойша, сторонясь. – Милости прошу!
– Ну, так я тебя выпорю, – усмехнулся Безрод.
Крайр будто следом шел. Влетел в загон, словно ветер. Уже обернулся туда и обратно. Доставил Чуба на постоялый двор. Долго ли на лошади?
– Силен! – заревел с порога Безроду. – Силен! Многое повидал, а такого видеть не доводилось! А все же зря ты подставился!
– Тулука сам, что ли, отвез? – прошептал Безрод. Ишь ты, углядел-таки. Наметан глаз у старого «медведя».
– А кому доверить? – Крайр махнул рукой. – Пока довезут, уморят!
Все тело запекло, будто в печь попал. Хоть в море бросайся. Безрод достал из мошны мелкое серебро, бросил Крайру, кивнул Гарьке на «дикую кошку».
– Забирай.
– Телегу дам, – громыхнул Крайр. – Эй, Дагут, запрягай Крупца! Повезешь!
Ехали тихо, шагом. Громадный Крупец, мерно перебирая мохнатыми ногами, неспешно влачил телегу, а на самом ее дне, едва прикрытом соломой, лежала купленная полонянка. Гарька скинула с себя верховку, набросила на рабыню, с облегчением сорвала с головы мужскую шапку и разметала косы по плечам. Повязала покров и хитро взглянула на Сивого. Та, что умоляла себя купить, сидела с Безродом спина к спине, подпирала и не давала упасть. Новоявленный хозяин улыбался весеннему солнцу, щурился и сам себе не верил. Купил трех рабынь, дрался насмерть – и все в один день. Неужели сошел с нехоженых лесных тропок на столбовую дорогу? Неужели из непролазных житейских глухоманей вышел на широкий, наезженный тракт? Неужели, неужели? Безрод покосился на верховку, под которой на соломке лежала избитая рабыня, подтянув ноги к груди. Все может быть. И так откуда-то шибануло в нос млечным духом, аж сердце зашлось.
– Останови, – прошептал Безрод Гарьке.
– Стой! – крикнула молотобойша.
Дасс оглянулся с вопросом в глазах.
– Подожди тут. А ты, – Сивый, прижимая руку к боку, сполз с телеги и повернулся к той, что умоляла себя купить. – Слезай.
– Эй, хозяева! Есть кто дома?
Показалось – крикнул, на самом деле еле прошептал. Разве выкликают хозяев шепотом? Но кричать не осталось никаких сил. Кто-то лежал на лавке у стены, кто-то, покряхтывая, тяжело вставал с ложницы у печи.
Подслеповато щурясь, на середину избы вышел дед. Пригляделся, узнал. Обнял как родного. Зашевелился на своей лавке Леннец.
– В память не вернулся?
– Нет, сынок. Все жду вот.
Безрод отодвинулся от порожка, а из-за его спины огромными перепуганными глазищами на деда настороженно выглянула рабыня.
– Походит за парнем. – Безрод кивнул за спину.
Дед подслеповато глядел на неожиданную подмогу, и она никак не могла понять, куда старый смотрит. То ли прямо в глаза, то ли в сторону куда-то.
– Все от тебя зависит, – Безрод взглянул на рабыню и будто до самой души достал – передернуло всю. – Вон твоя судьба лежит, ворочается. Вы ходи, а там сама гляди. Баба все же.
Трайда, так ее звали, стягивая с себя плотную дерюжную верховку, прошла мимо деда к ложнице, оглянулась на Безрода и присела у больного. Положила руку парню на лоб, и Леннец, ровно что-то почуяв, зашептал сухими губами и потянулся навстречу прохладной ладони.
Морщась, держа руку на боку, Безрод подошел к старику и что-то прошептал на ухо. – Поживем, – увидим, – дед цепко следил за рабыней. – Дадут боги, окажешься прав.
Со стылого весеннего воздуха рука Трайды приятно холодила лоб, и Леннец весь извелся на лавке, мостясь под прохладу ладони.
Еще недавно, в загоне Греца, когда Сивый хмурил брови, а Трайда, валяясь в ногах, умоляла купить, все казалось, что она не умеет улыбаться. Как будто жизнь крепкой ладошкой навсегда стерла улыбку с ее губ. Но сейчас рабыня светло улыбалась, впервые за долгое время, а дед стоял и глазам своим не верил. Вчера Сивый дрался за внука, сегодня рабыню для ухода купил. Совершенно посторонний человек. Боги, да бывает ли такое?
Безрод повернулся и вышел, оставив после себя пятна крови на тесанном полу.
– Я уберу!? – Трайда было взвилась на ноги, но дед остановил.
– Не надо. Не тронь. В дерево войдет – в избе останется, и как знать, не с той ли кровью счастье в избе поселится?