Студенты тоже недоумевали. Не второй курс — пятый, как-никак. И не на кафедру пропедевтики пришли, а на нейрохирургию. Лучше бы уж нейрохирургическую реанимацию толком показали. Одни недоумевали молча, другие вслух:
— В нашей реанимации вы еще надежуритесь, — отвечал Шаньков. — Желающие могут сутками из нее не вылезать, я только за, а уж как дежурный персонал будет рад помощникам… А такого приемного отделения, как здесь, вы нигде больше не увидите.
Приемное отделение Склифа и впрямь отличается от прочих приемных отделений. Во-первых, оно огромное. Не коридор с дверями по обе стороны, как обычно, а большой вестибюль, немного уступающий в размерах залу ожидания Курского вокзала, но, тем не менее, поражающий с непривычки своими размерами. Вход, вечно занятые народом банкетки, расставленные вдоль стен, та стена, что напротив входа, отгораживает вестибюль от смотровых кабинетов, называемых «боксами». Двери, двери, двери… Их много, десятка два. В смотровых сидят врачи с медсестрами, ведут прием.
«Институт имени Слифософского — единственный, куда принимают без экзаменов», — шутят в Склифе. Да, экзаменов в приемном покое сдавать не надо. Врачи осматривают пациентов и принимают решение. Кладем — не кладем, и если кладем, то куда.
В лучшем случае пациентов отправляют обратно, и они уходят в ту же дверь, в которую вошли. Это значит, что в госпитализации отказано, то есть нет показаний к госпитализации. Значит, все хорошо.
В не самом лучшем случае пациентов через другую дверь, расположенную прямо напротив первой, вывозят в отделение. Значит, надо подлечиться. Вошел, как говорится, в одну дверь, вышел в другую. А у тех, кто сидит в вестибюле, складывается впечатление, что ушел и не вернулся.
В экстренных случаях, когда время дорого и на счету каждая минута, пациентов также вывозят через другую дверь, но везут в реанимацию или же на операционный стол.
— У многих врачей можно заметить симптомы болезни, которую я называю «боязнь приемного покоя». Они могут провести сложный диагностический поиск, могут блестяще оперировать, но совершенно не способны работать «на потоке» — сортировать больных, быстро принимать решения, правильные решения, мгновенно переключаться с одного случая на другой. А врач, дорогие мои, должен уметь мыслить не только верно, но и быстро. Не так уж много осталось вам до начала самостоятельной работы…
Шаньков пришел в науку из военно-полевой хирургии и сортировке пациентов придавал очень большое значение. Иногда его «заносило» или, скорее, «клинило», и он во всеуслышание начинал оперировать понятиями «перспективный» и «неперспективный», но тут же спохватывался и добавлял «в научном плане».
Если в какой-то из смотровых возникал спор на тему «куда класть», то есть — в какое отделение госпитализировать пациента, Шаньков со своей свитой был тут как тут. Светлый ум и богатый жизненный опыт позволяли доценту высказывать правильное мнение не только в рамках своей нейрохирургической специальности, но и за пределами этих самых рамок. Врач, если он настоящий врач, а не человек с врачебным дипломом, обязан разбираться во всем, что можно увидеть у больного. Пусть не очень глубоко, но разбираться…
— Девочки, минуту внимания!
По выражению лица Инессы Карповны сотрудницы догадались, что сейчас будет весело.
— Это нельзя читать молча! — возвестила Инесса Карповна, потрясая исписанным вручную с обеих сторон листом бумаги с подколотым к нему скрепкой конвертом. — Это надо вслух, и пусть Задорнов и Жванецкий потом просят у меня адрес этого юмориста, чтобы он писал им монологи. Я скажу так — им придется раскошелиться! Оно того стоит!
Сотрудницы отдела приготовились слушать. Инесса Карповна начала читать, одновременно расхаживая по комнате. Со стороны это очень походило на школу. Дети слушают учительницу.
— Корреспондент у нас типичный — БП…
«БП» означало «бодрый пенсионер» или «бодрая пенсионерка». Энергичный человек, имеющий в своем распоряжении немного свободного времени для написания писем, жалоб, мемуаров.
— «Четырнадцатого сентября, в девять часов тридцать две минуты, — со вкусом и выражением начала читать Инесса Карповна, — я пришел в приемный покой института профессора Склифософского…» Ну название-то можно было уточнить! — возмутилась Инесса Карповна, любящая точность во всем. Имени профессора Склифософского! Имени! Ну я еще понимаю, когда таксисты у меня интересуются, оперирует ли Склифософский или уже только руководит, но наш-то корреспондент заслуженный учитель РСФСР, должен бы знать такие вещи! Ладно, слушайте дальше. «Я пришел в приемный покой института профессора Склифософского в состоянии, близком к терминальному…»
Все, в том числе и сама Инесса Карповна, рассмеялись. В состоянии, близком к терминальному, на своих ногах не походишь и, соответственно, никуда не придешь. В состоянии, близком к терминальному, привозят с мигалкой и под завывание сирены. Прямиком в реанимацию.
— Он бы еще «близком к агональному…» написал! — фыркнула Раиса Андреевна. — Юморист!
— Дальше будет еще интереснее, — пообещала Инесса Карповна. — Если кто хочет в туалет — сбегайте сейчас, чтобы конфуза не вышло.
В туалет никому не хотелось.
— «Мне надо было измерить давление и решить возможный вопрос о госпитализации…» Как вам это? Давление в Москве измерить больше негде, кроме как в приемном отделении нашего института!
— А нечего поваживать! — сказала Раиса Андреевна. — Разворачивать, и пусть идут в поликлинику.
— А потом пойдут вот такие петиции в департамент, министерство и прокуратуру! — Инесса Карповна двумя пальцами показала толщину петиций. — И статьи с передачами на тему: умирающему в Склифе отказали в госпитализации! Эти стервятники только и ждут удобного повода… Так что меряют, куда деваться-то? «Народу было как всегда много, несмотря на то, что среда». А почему в среду у нас в приемном должно быть пусто?
Инесса Карповна обвела подчиненных взглядом.
Никто не знал ответа на этот вопрос.
— «Я занял очередь к врачу и начал наблюдать за происходящим. Мое внимание сразу же привлекла группа сотрудников, человек пятнадцать, если не больше, которые спокойно стояли посреди зала и разговаривали о чем-то. Сотрудники были в белых халатах и колпаках, то есть явно находились на работе, но я, например, не знаю такой медицинской работы, чтобы стоять и точить лясы, когда все вокруг работают и очереди длинные. Я засек время — они стояли и разговаривали о своем все те двадцать четыре минуты, которые я просидел в ожидании». Три восклицательных знака. «И когда я вышел от врача с полученными рекомендациями, они продолжали стоять и ничего не делать, только стояли немного в другом месте». Еще три восклицательных знака. «Большинство из бездельников были молодыми, но был среди них и один пожилой, который говорил больше всех. А в это время некоторые кабинеты стояли пустыми. Я знаю точно, потому что я обошел и посмотрел. Просто так — из интереса. И совсем не надо было какой-то хабалке орать, что я ищу, чего бы украсть. Я просто уточнял ситуацию перед тем, как подойти к бездельникам и напомнить им о Долге и Совести». «Долг» и «совесть», девочки, написаны с большой буквы. Это вам не хухры-мухры!