Он ворвался в кабинет шефа. Шарль смерил взглядом своего подчиненного и инстинктивно схватился за щеку. Маркус застыл посреди комнаты, сдерживая бешенство. Молчание нарушил Шарль:
— Вы знаете, где она?
— Нет, не знаю. Прекратите все меня спрашивать, где Натали. Я не знаю.
— Я только что имел телефонный разговор с клиентами. Они в ярости. Я в себя прийти не могу: как она могла так с нами поступить!
— Я ее прекрасно понимаю.
— Чего вы от меня хотите?
— Я хотел вам сказать две вещи.
— Только быстро. У меня нет времени.
— Первая: я отказываюсь от вашего предложения. Это мелко и низко с вашей стороны. Не знаю, как вы после этого сможете смотреть на себя в зеркало.
— Кто вам сказал, что я на себя смотрю?
— Мне плевать, что вы делаете, а что нет.
— А вторая вещь?
— Я увольняюсь.
Шарля ошеломила быстрота реакции этого человека. Он не колебался ни секунды. Он отвергал его предложение и уходил из фирмы. Как он, Шарль, мог настолько не владеть ситуацией? Вообще-то нет. Может, он этого и хотел? Чтобы они оба сбежали вместе со своим постылым романом. Он по-прежнему смотрел на Маркуса и ничего не мог прочесть на его лице. Потому что на лице Маркуса была та ярость, которая делает черты неподвижными. Стирает всякое внятное выражение. Но вдруг он стал подходить к Шарлю — медленно, с безмерной уверенностью. Словно его влекла неведомая сила. Так, что Шарль испугался, по-настоящему испугался.
— Теперь, когда вы мне больше не начальник… я могу…
Маркус не закончил фразы, за него ее закончил кулак. Первый раз в жизни он кого-то ударил. И пожалел, что не делал этого раньше. Что слишком часто подыскивал слова, чтобы уладить дело.
— Так не пойдет! Вы с ума сошли! — закричал Шарль.
Маркус снова приблизился к нему и замахнулся для второго удара. Шарль в ужасе отшатнулся. Сел на пол в углу кабинета. И долго сидел там в прострации после ухода Маркуса.
29 октября 1960 г. в жизни Мухаммеда Али
В Луисвилле он выиграл по очкам свой первый профессиональный бой против Тони Хансакера.
На вокзале в Лизьё Натали взяла напрокат машину. Последний раз она сидела за рулем очень давно. И боялась, что утратила навык. Погода мало чему способствовала, начинался дождь. Но в ту минуту она ощущала такую огромную усталость, что ее ничто не могло испугать. Она ехала по узким дорогам все быстрее, говоря «здравствуй» грусти. Дождь мешал обзору; временами она почти ничего не видела.
И тут что-то произошло. Какая-то секундная вспышка, прямо так, на шоссе. Она вдруг снова увидела сцену поцелуя с Маркусом. В момент, когда эта картина встала у нее перед глазами, она о нем не думала. Совсем не думала. Видение явилось резко и властно. Она стала вспоминать все минуты, когда они были вместе. Катила вперед и уже жалела, что уехала, ничего ему не сказав. Она сама не знала, почему не подумала об этом. Просто она так быстро убежала! Первый раз вот взяла и ушла из офиса. Она знала, что не вернется туда никогда, что какая-то часть ее жизни теперь остановилась. Что пора катить вперед. Но она решила остановиться на заправке. Вышла из машины, огляделась. Совсем незнакомое место. Наверно, свернула не на ту дорогу. Темнело, вокруг не было ни души. И этот триптих, классический образ отчаяния, довершал дождь. Она послала смс Маркусу. Просто чтобы сказать, где она. Через две минуты пришло сообщение: «Сажусь в ближайший поезд на Лизьё. Если ты там, побудь еще». И сразу за ним второе: «Тем более вышли почти стихи».
Отрывок из рассказа Ги де Мопассана «Поцелуй»
Знаешь ли ты, откуда проистекает наша истинная власть? Из поцелуя, только из поцелуя! (…) Поцелуй, правда, только предисловие. [22]
Маркус сошел с поезда. Он тоже уехал, никому ничего не сказав. Они встретятся как два беглеца. На другом конце вокзала он увидел ее, ее неподвижную фигуру. И двинулся к ней, медленно, почти как в кино. Нетрудно представить, какая музыка могла бы звучать в эту минуту. Или тишина. Да, лучше именно тишина. Когда слышно только их дыхание. И можно почти забыть убогие декорации. Сальвадор Дали никогда бы не вдохновился зданием вокзала в Лизьё. Там было пусто и холодно. Маркус заметил афишу музея Терезы из Лизьё. [23] Приближаясь к Натали, он подумал: «Надо же, как странно, я всегда считал, что она Тереза де Лизьё, что это такая фамилия…» Да, он в самом деле об этом думал. А Натали была здесь, совсем рядом. И ее губы, губы ее поцелуя. Но ее лицо было заперто. Ее лицо было вокзалом Лизьё.
Они направились к машине. Натали села за руль, Маркус — на «место смертника». Она нажала на газ. Они так и не произнесли ни слова. Словно подростки, не знающие, что сказать друг другу на первом свидании. Маркус понятия не имел, где они находятся, понятия не имел, куда они едут. Он следовал за Натали, и этого было достаточно. Через какое-то время, чтобы заполнить пустоту, он решил нажать кнопку автомагнитолы. Она была настроена на радио «Ностальжи». И тогда в машине зазвучала «Сбежавшая любовь» Алена Сушона.
— О, это невероятно! — воскликнула Натали.
— Что?
— Да эта песня. С ума сойти. Это моя песня. Ну и… вот.
Маркус благодарно взглянул на автомагнитолу. Эта вещичка помогла ему снова завязать разговор с Натали. А та все говорила, как это странно и невероятно. И что это знак. Какой знак? Этого Маркус знать не мог. Его удивило, что песня так действует на его спутницу. Но он знал, какая странная штука жизнь, знал, что такое ее случайности и совпадения. Все то, что заставляет нас усомниться в ее рациональности. Когда песня кончилась, Натали попросила Маркуса выключить радио. Ей не хотелось отрываться от этой мелодии, которую она всегда так любила. Которую в первый раз услышала в кино, в последней части приключений Антуана Дуанеля. [24] Она родилась в то время, и ее ощущение, наверно, трудно было определить, но она чувствовала, что сама родом оттуда. Выросла, словно на ветке, на этой мелодии. Мягкой, легкой, чуть меланхоличной, — в точности как 1978 год. Это была ее песня, это была ее жизнь. И Натали не могла опомниться от этого совпадения.