– Возвращайтесь, – пожал плечами Максим. – Не кривя душой скажу – самое верное решение. Восемь верст не крюк.
– Ты пойдешь с нами, – сказала Чеснокова. – Максим, мы, кажется, зарвались. Кто эти парни на «Иртыше»?
– Понятия не имею. Но мне уже поздно, ребята. Соблазн не победить. Влез по уши. Дурак, не спорю. Возвращайтесь, если хотите.
– Я знаю лучший способ победить соблазн, – проворчал Генка. – Это ему поддаться.
– Но ты же был на нашей стороне! – возмутилась Чеснокова.
– Я колебался, – возразил Генка. – Неустойчивая личность. Максима не хочу бросать – это раз. Деньжат хочу – это два. Чеснокова, я же нищ, как церковная крыса, как мы с тобой жить будем? Послушайте, девчата, а может, вы сами дотопаете до Малакута? Хотя тоже, черт возьми, опасно…
– Максим, я без тебя не пойду, – Алла жалобно посмотрела ему в глаза. «Вот только без сантиментов», – подумал Максим.
– Генка, – он ткнул пальцем в свой вместительный рюкзак, набитый оборудованием, – хочешь не хочешь, а это тащить тебе. До деревни полторы версты. Не хотите возвращаться – живо перебежали поле, углубились в лес на сто метров, – он снова очертил пальцем направление, – и оборудовали стоянку человека. Со стоянки никуда не отлучаться. Можно разложить на лужайке ковры с подушками. И не вздумайте выяснять, где я. Я с вами. Не вернусь до утра – можете хоронить.
Мысленно перекрестил всех четверых и, не дожидаясь реакции, отправился в деревню.
Он шагал налегке, посвистывая. Но сердце колотилось, как африканский барабан. Он миновал заросшую бурьяном околицу, свернул с центральной, размытой дождями дороги, двинулся каким-то параллельным проулком, оценивая на глаз протяженность селения. Деревня среднего размера – версты полторы в длину и в ширину саженей триста. Дома грудились кучками. На востоке речушка, с запада – камышовое озеро. Крякали утки. Бокастая тетушка в платочке гнала к воде стайку гусей. За тетушкой семенил пухлощекий карапуз – парень, похоже, перестал расти по вертикали и рос теперь исключительно по горизонтали. Тетушка исподлобья покосилась на пришельца. Максим приветливо улыбнулся, собрался пошутить – не грузовой ли аист принес в дом этого очаровательного толстячка? – но прикусил язык. Двое мужиков в холщовых рубахах, перепоясанных веревками, дружно строили сарай. Тоже покосились на незнакомца. За ржавой сеткой вопили куры с черным оперением – такую породу под названием лангшан изначально разводили в Северном Китае, потом она расползлась по Сибири. Еще одна дородная крестьянка отточенными ударами тесака «купировала» курам головы…
– Когда же наконец ты издохнешь?! – вопили с противоположного двора.
Он прошел переулком от околицы до околицы, постоял у озера, глядя, как рыбак в непромокаемом брезенте энергично таскает из воды красноперую мелочь. Рискнул пройти по центральной улице – прижимаясь к заборам. От центрального здесь осталось только название. Людей почти не было, лениво гавкали собаки. Дворы не грязные, подметенные, но фантастического богатства у аборигенов как-то не чувствовалось. На штакетинах висели перевернутые горшки, стеклянные банки. У здания волостной управы (здесь фасад недавно покрасили) он сделал остановку, но зайти не решился. У крыльца стояли машины. «Иртышей» там не было, но что-то предостерегло от поспешного решения. Он двинулся дальше, завершая круг почета, угрюмо думая, что так бродить можно, пока не примелькается…
Последний дом на улице был похож на летний домик Дракулы. Когда-то он хорошо прогорел, выжженные фрагменты сколотили заново, а вот до крыши и странной конструкции на крыше – чего-то среднего между мансардой и капитанским мостиком – руки не дошли. Он споткнулся о сплющенный котелок, врытый в землю (вопрос не в том, зачем плющили – зачем зарыли?), схватился за ограду. Тут же забренчала цепь, лохматое чудовище выкатилось из будки, и начался концерт.
– Эй, нестуляка, – услышал он насмешливый старческий голос. – А ну-ка подь поближе.
«Нестуляка» – это что-то вроде «неуклюжий», – сообразил Максим.
От крыльца отделилась остроносая бабка в платочке, переваливаясь с ноги на ногу, заковыляла к плетню. В руке у престарелой туземки дымилась скрученная цигарка.
– Поди, поди… – старуха сунула в рот курительную палочку, взялась за ограду и поманила его засохшим пальчиком.
– Вы мне? – зачем-то спросил Максим, подходя поближе.
– Нет, Василию своему покойному, – сказала старуха. Холодные глаза, колючие, как шипы розы, впились в пришельца. Осмотрела его сверху донизу и немного подобрела. По крайней мере холодку в глазах поубавилось. «Мы рады приветствовать вас на нашем балу», – мрачно подумал Максим.
– Вроде похож, – сказала старушенция, заслюнявила цигарку и отомкнула обмотанную ржавой проволокой калитку. – Проходи, чего там торчишь?
«Во-первых, на кого я похож, во-вторых, зачем проходить?» – озадачился Максим, но решил не возражать. Превратит старуха в жабу – как жить дальше? Голова внезапно налилась тяжестью, во рту пересохло. Он вошел за палисадник, направился к крыльцу, подгоняемый сверлящим взглядом.
В сенях пахло чем-то приторным. Половицы прогибались. В горнице было аскетично и как-то… стерильно. Глинобитная печь на деревянном опечье, кухонная утварь. Деисус в красном углу – три иконы – Спасителя, Богоматери и Предтечи, поставленные, по обычаю, вместе. Стол, накрытый матово-сверкающей салфеткой… Он где-то читал, что в старину белые скатерти натирали воском, чтобы пролитые напитки не впитывались и не портили нарядного вида.
– Перекрестись, – буркнула в спину старуха.
– Зачем? – пробормотал Максим. – Вообще-то я, бабуся, к вам не собирался…
– Перекрестись, говорю, – «консервным» голосом повторила бабка. – Не собирался он, видите ли…
Вздохнув, Максим перекрестился. Навыка в этом деле не было, что и отметила «резидентша».
– Неуч городской… тьфу на тебя, – сказала карга и вылезла из-за спины. – Ладно, разувайся, проходи, гостем будешь…
– Надеюсь, вы не собираетесь меня ухватом по голове, на совок – и в печь? – не удержался Максим.
– Господи, он еще и придуривается… – раздался знакомый голос, и фигура в лохмотьях сбежала с лестницы. Изумленному взору предстала бледная канадская кладоискательница с красивым русским именем Катрин…
И снова он испытывал сложные чувства. Под хламидой из «гардероба» бабки Василисы скрывался олимпийский костюм, красиво облегающий бедра. Даже в подвешенном состоянии она пыталась произвести на него впечатление. Он нашел, что искал, но легче не становилось. Катя потащила его на свободную половину избы, осыпала поцелуями, столь яростно, что делала больно.
– Не надо, Катюша… – он отрывал ее от себя. – У нас с тобой деловые отношения, со мной девушка, которая строит на меня планы, и я ей в этом не мешаю…
– Компрометаж, Максим, – мстительно бормотала она. – Ладно, я все понимаю, просто рада тебя видеть…
Под ворчанье бабки Василисы, что здесь пока еще не сельский бордель, она успокоилась, потекла «деловая» беседа. Добралась нормально, никто не ограбил, не изнасиловал (хотя притязания были), с бабкой Василисой познакомилась случайно, временно обитает тут, а за молчание и «неудобства» отвалила бабке кругленькую сумму…