– Нам нужно поговорить, – сказала она, всматриваясь в его лицо. – К сожалению, там не получилось, вы исчезли так внезапно…
Она вошла в комнату, не дожидаясь приглашения, села на кожаный диван и сказала:
– Оденьтесь, пожалуйста.
Несмотря на негромкий голос, это прозвучало как приказ. Она выжидающе смотрела на Эдика, и в глазах ее стыл холод. И еще что-то было в ее глазах, и он это что-то сразу распознал. Ей было страшно, и он это заметил, хотя, надо отдать ей должное, держалась она хорошо.
«Сука! – подумал он, чувствуя, как закипает в нем сладкое восторженное чувство безнаказанной и полной власти над другим человеком и предвкушение скорой мести за поруганный вечер. – Да я тебя сейчас… обломаю!»
Он демонстративно уселся в кресло напротив женщины, сложил руки на груди и, молча улыбаясь, принялся рассматривать в упор непрошеную гостью. Улыбка его больше походила на оскал зверя и не предвещала ничего хорошего…
* * *
Девушки засиделись допоздна, и Лара осталась ночевать у Нонны, в ее однокомнатной квартире. Муж Лары укатил в санаторий для спинальных больных, совладельцем которого был банк, где он теперь работал, и Лара, получив свободу, немедленно загуляла. Они с Нонной выпили бутылку шампанского, потом добавили коньяка, и теперь, почти засыпая, сплетничали. Сплетничала в основном Лара, так как владела информацией в большей степени, чем Нонна, которую люди не интересовали в принципе. Разговор, само собой разумеется, вертелся вокруг последних событий.
– Все говорят, что это Дубенецкий, – говорила Лара, – но я не верю.
– И я не верю, – отвечала Нонна. – Дубенецкий порядочный человек.
– И я считаю, что порядочный. Знаешь, все девчонки на курсе были в него влюблены. Он не вредный, с ним всегда можно было договориться. Не вредный, но слишком… тонкий, какой-то…
– …бесхребетный! – подсказала Нонна. – Только такая бесхребетная размазня, как твой Дубенецкий, могла выдерживать мою сестрицу столько лет. Она же, как чеховская героиня, дня не могла продышать без романа. У твоего Дубенецкого рога, как у ветвистого оленя! Он не просто бесхребетный, он равнодушный, и это в нем бесит меня больше всего. Умный, не спорю, образованный, но ему же все по фигу! Лабораторная крыса!
– Почему лабораторная?
– Я имела в виду кабинетная, – поправилась Нонна. – Вернее, паук!
– Паук?!
– Паук. Сидит на чердаке, поедает мертые книги и плетет серую паутину.
– А-а-а… – протянула Лара, не поняв, что Нонна имела в виду. – Я бы не сказала, что крыса или паук! Он – прекрасный преподаватель и даже ученый. Наша кафедра лет десять назад разродилась частотным словарем английского языка, единственным за всю историю заведения. Мы вкалывали как ненормальные, и только потому, что Дубенецкий вел у нас консультации. Мы все время смеялись, у него потрясающее чувство юмора. Я тогда была на первом курсе. Если бы не он, так и словаря бы не было, как вспомню – челюсти сводит, работа нудная, просто ужас. Мы читали толстенные романы всяких критических реалистов и сердитых молодых людей в оригинале, представляешь? Нам раздали всякие слова, по десять на брата, и нужно было выписывать на карточку предложения с этими словами. Мы все были в него ужас как влюблены. А потом его твоя сестрица охмурила. Знаешь, как мы все ее дружно ненавидели?
– Чувство юмора? – рассеянно отозвалась Нонна. – Не замечала за ним особого юмора. Какой юмор, если он имел глупость жениться на моей сестре? Разве ее можно было воспринимать всерьез?
– Нонночка, а тебе ее совсем не жалко?
– Жалко, конечно, живой человек ведь! Убийство – это страшная подлость. Ни у кого нет права на убийство.
– Как по-твоему, они кого-нибудь подозревают? – голос Лары дрогнул.
– Думаю, да. Хотя… трудно сказать. На допрос таскают всех подряд.
– Меня расспрашивали, кто с кем рядом стоял, кто выходил и приходил, не было ли чужих. И Леночку Разумову тоже спрашивали. Ты знаешь, она с большим приветом…
– Типичный имбецил!
– Ты думаешь? – поразилась Лара. – Не похоже. Скорее инфантильная. И совсем глупенькая. Она ко мне в церкви сама подошла и заговорила. Рассказала, что они с Андреем тоже в церкви венчались. А потом ни с того ни с сего вдруг говорит, что грешники не должны венчаться в церкви. И смотрит, не мигая, круглыми, как у совы, глазищами. И зрачки расширенные.
– Тогда бы никто и не венчался. Сейчас нет праведников. Да, наверное, никогда и не было. А что зрачки расширены… Сидит на игле, вот и расширены.
– Ты думаешь?
– Нет, конечно. Это я так, по вредности…
– И еще она сказала, – перебила Лара, – только я ей не поверила. Нонночка, не обижайся, но она сказала, что Стас убил ее брата!
– Стас?
– Да, шесть лет назад, в Находке. У них там бизнес был, и они не хотели платить за крышу.
– Стасу?
– Нет, одному местному бандиту. Ну, а тут брата убили, и все сначала думали, что убил бандит, а потом почему-то решили, что Стас. И сейф взломал… Я не все поняла, она, когда волнуется, заговаривается… слова глотает. Бормочет о возмездии, о каком-то правом суде… Ты знаешь, Нон, Андрей за ней как за ребенком ходит. Не понимаю, зачем она ему? И вообще… как он с ней может?
– Жалеет, наверное. Любовь, жалость… кто может провести грань. Любовь принимает иногда странные формы.
– Наверное, ты права. Но я все равно не понимаю! Сколько нормальных баб вокруг! Она еще сказала, что чувствует его смерть… Стаса, представляешь? А спустя час умирает Лия. Жуть! Ты знаешь, Нонночка, мне страшно, я все время чего-то жду… – Лара поежилась. – Может, она ясновидящая? Знаешь, психи чувствуют не так, как мы…
– Тебе-то чего бояться? Ты ни при чем! А я… – Она запнулась. – Всех удивляет, что я не ношу траур. Маме соседка сказала, что я какая-то бесчувственная. И следователь расспрашивал о ядах…
– Каких ядах? – пугается Лара.
– Любых. Химических, растительных. О ядах, которые я применяю в своей практике. Яды ведь на улице не валяются, их надо где-то взять. Недавно двое приходили, старлей Астахов и новый персонаж… капитан Алексеев, классическая пара – чистый и нечистый…
– И ко мне приходили! Мне он понравился, просто красавчик!
– Да уж, все они красавчики, все они гусары! Этот волчонок Николай… я просто чувствую, как он меня ненавидит. Выспрашивали, в каких отношениях я была со Стасом. И потом эта женщина… Тут я вообще ничего не понимаю!
– Какая женщина?
– Пришла к нам домой, выдала себя за нашу местную знаменитость, журналистку Ариадну Княгницкую, выспрашивала мать и Сидорова. Сказала, что хочет написать о Лии. А я с Княгницкой знакома, вот она и прокололась. Я дала ей понять, что она не та, за кого себя выдает. Ты знаешь, она даже не смутилась! Смотрит с кривой улыбочкой, даже глаз не отвела. Что-то странное… какая-то возня вокруг…