От стены отлепилась тень и оскалила зубы. Ксения молча сделала шаг в сторону.
– Ну не хочешь, как хочешь, – лениво процедила тень и снова ушла в стену.
Ксения свернула направо, на узкую безлюдную улочку и ускорила шаг. Было уже почти темно. Половина фонарей не горела, и внезапно в сумеречном пространстве между двумя фонарными столбами Ксения увидела нечто, что заставило ее застыть на месте. Человек в плаще тяжелой тростью методично избивал кого-то, и этот кто-то был несчастным, беспомощным калекой без ног, на старой инвалидной коляске. Судорожно всхлипывая – очевидно, у него уже не было сил кричать, – он поднимал руки, пытаясь заслонить от ударов голову, а человек бил и бил его, хладнокровно и жестоко…
– Стой! – пронзительно закричала Ксения, сунув руку в сумку. – Стой, сволочь!
Она так растерялась, что от неожиданности перешла на русский. Преступник, вздрогнув, обернулся, и в следующее мгновение, выхватив из сумки револьвер, Ксения выстрелила. Ею владела только одна мысль – убить, убить эту мразь, которая по ночам нападает на беззащитных калек… Но тут откуда-то сзади вылетела Бланш и с воплем толкнула ее руку. Пуля, которая должна была попасть в грудь нападавшему, ушла в сторону.
– Пусти, идиотка!
Ксения отшвырнула Бланш так, что та упала на тротуар, но эти короткие мгновения решили все. Преступник метнулся в сторону и прежде, чем Ксения успела выстрелить второй раз, скрылся за углом дома.
– Что тут происходит? – К Ксении подбежал Габриэль Форе. Он увидел Бланш, которая с выражением ужаса на лице сидела на тротуаре, и подал ей руку, помогая подняться. – Вы стреляли? Боже мой!
– Какого черта вы мне помешали? – накинулась Ксения на дрожащую Бланш. – Кто вас просил?
– Вы чуть не убили человека! – лепетала та, прижимаясь к фотографу. – Вы… вы… Видели бы вы свое лицо!
Ощущая холодную, бессильную ярость и непреодолимое желание высказать этому безмозглому созданию все, что она о нем думает, Ксения убрала револьвер и поспешила к инвалиду. Голова у него была разбита, по лицу текла кровь, рука, судя по всему, была сломана. Он тихо стонал.
– Мсье Бросс? – спросила Ксения. – Вы Жак Бросс?
Раненый поднял голову.
– А вы кто, ангел? – пролепетал он. И вслед за этим потерял сознание.
К Ксении подошли Габриэль Форе и Бланш, а через несколько мгновений появился запыхавшийся Эрве.
– Что случилось? Я слышал выстрел! Кто стрелял?
– Она, – прошептала Бланш и расплакалась, уткнувшись лицом ему в грудь.
– Надо вызвать врача, – сказала Ксения, поворачиваясь к своим спутникам. – Это Жак Бросс, и его едва не убили.
– Кто? – спросил Форе. – Неужели… – он не договорил.
Ксения почувствовала, что только что наступила на какой-то скользкий металлический предмет. Наклонившись, она увидела, что на тротуаре лежит тюбик помады, и стала рыться в сумочке, выискивая платок. Как назло, он куда-то делся.
– Габриэль!
– Да, мадемуазель?
– У вас есть платок?
– Э-э…
– У меня есть, – вмешался Эрве, протягивая ей платок. – Вы что-то нашли?
– Тюбик с помадой, – отозвалась Ксения. – Спорим, что она окажется ярко-красного цвета?
Она осторожно открыла его, и остальные смогли убедиться, что Ксения права.
– Я не понимаю… – несмело начала Бланш.
Ксения поднялась на ноги.
– Вы глупое никчемное создание, – презрительно бросила она в лицо опешившей девушке. – Если бы вы не толкнули мою руку, я бы застрелила маньяка, и все было бы кончено. Но вам захотелось поиграть в героиню, и теперь все, кого убьет этот ненормальный, будут на вашей совести.
– Что она такое говорит? – простонала Бланш. – Эрве, что она такое говорит?
– Он не успел написать номер на стене? – деловито спросил Габриэль. – Сначала хотел убить Бросса, а потом написать номер, так?
– Вы видели его лицо? – вмешивается Эрве. – Сможете его описать?
Ксения качает головой.
– Мужчина как мужчина, ничего особенного… Все произошло слишком быстро. Если бы ваша сестра мне не помешала…
Бланш почувствовала, что совершила непоправимую ошибку, и ее никогда, никогда не простят, и что, наверное, она безвозвратно уронила себя во мнении Габриэля, и принялась рыдать так горько, что ее плечи ходили ходуном…
Два часа спустя Ксения, все еще клокочущая раздражением, рассказывала матери в их квартире с видом на Сену:
– Она все испортила! А когда она поняла, что сделала, начала рыдать, словно ее слезы могли что-то исправить! Ненавижу таких женщин! И надо же было ей увязаться за мной именно тогда, когда… А этот мерзавец, который хотел забить калеку насмерть… Трус, ничтожный трус! Подлец! Как он мог подумать, что Жак Бросс мог иметь отношение к убийству Лили… Ведь ее убили на третьем этаже, а он никак, никак не мог подняться по лестнице!
– Стой, – внезапно говорит Амалия, – что ты сказала?
Ксения проводит рукой по лицу. Ей немного стыдно, что она так вспылила, но…
– Я сказала, что Жак Бросс не мог убить Лили. Он…
– Нет, до этого.
– Я сказала, что убийца – трус и ничтожество.
– Трус, – повторила Амалия, и ее глаза блеснули. – Да, трус…
– В чем дело, мама? – забеспокоилась Ксения. – Бюсси сказал, они попытаются снять отпечатки с тюбика помады. Он добавил, что это идеальная поверхность, чтобы установить отпечатки преступника… А я действовала очень аккуратно, чтобы их не смазать…
– Мне надо подумать, – покачала головой Амалия, не слушая ее. – Просто подумать…
Она села, и по сосредоточенному выражению ее лица Ксения поняла, что мать мыслями где-то далеко – бесконечно, бесконечно далеко.
– Ах, мерзавец, – проговорила Амалия наконец, качая головой, – ах, мерзавец! Но каков фрукт…
– Мама, ты знаешь, кто это?
– Но все было придумано очень ловко, – невпопад ответила Амалия, – да, надо отдать ему должное… Лили Понс, тайна ее гибели, таинственный мститель, письма с угрозами – какая отличная дымовая завеса… – Она поднялась с места. – Едем к комиссару.
– Но уже поздно… Он мог уже вернуться домой. Не лучше ли сначала позвонить?
Откроем один маленький секрет: Амалия не любила разговоров по телефону. Кроме того, мысль, пришедшая ей в голову, была настолько важной, что делиться ею по бездушному аппарату было бы почти кощунством. Без особой охоты, однако, баронесса Корф согласилась, чтобы дочь позвонила и узнала, на месте ли Бюсси.
– Он там и очень сердит, – доложила Ксения, прикрыв микрофон.
– Почему?
– Анри Лемье арестовал Одетту Делотр, не спросив его согласия.