— Ты играл в футбол на стадионе, где собиралось в девять раз больше людей, чем в этом актовом зале. Черт, когда в прошлом ноябре вы ездили в Даллас, на игру пришло десять или двенадцать тысяч. И отнюдь не ваших друзей.

— Футбол — это другое. Мы выходим на поле в одинаковой форме и шлемах. Нас можно различить только по номерам. Все на одной стороне…

— В спектакле, помимо тебя, участвуют еще девять человек, Майк, и это не считая массовки, которую я ввел в пьесу, чтобы задействовать твоих друзей-футболистов. Они тоже команда.

— Это не одно и то же.

— Может, и не одно. Но кое-что общее есть. Если ты их подведешь, все развалится и все проиграют. Актеры, команда, девушки из группы поддержки, которые вели рекламную кампанию, все эти люди, собравшиеся приехать на спектакль, — а у некоторых ранчо в пятидесяти милях. Не говоря уже обо мне. Я тоже проиграю.

— Пожалуй. — Он смотрел на свои ноги, очень большие ноги.

— Я переживу, если лишусь Рослого или Кудряша. Просто найду другого, кто быстро выучит роль. Я переживу, даже лишившись жены Кудряша…

— Хотелось бы, чтобы Сэнди играла получше, — вздохнул Майк. — Она чертовски красивая, но если вовремя произносит свою реплику, то это случайно.

Я позволил себе осторожно улыбнуться. Внутренне, само собой. Начал думать, что все будет хорошо.

— Кого я не могу потерять… кого постановка не может потерять… так это тебя или Винса Ноулса.

Винс играл Джорджа, второго бродягу, дружка Ленни, и если по-честному, мы пережили бы его потерю, если бы он подхватил грипп или сломал шею в автомобильной аварии (что могло случиться в любой момент, учитывая, как он водил отцовский пикап). Я бы сыграл его роль, если бы приперло, пусть и не очень-то подходил по комплекции, и мне не пришлось бы учить слова. После шести недель репетиций я мог повторить текст за любого актера. И лучше некоторых. Но я не мог заменить Майка. Никто не мог его заменить, он обладал уникальным сочетанием роста, веса и природного таланта. На нем держался весь спектакль.

— А если я все просру? — спросил он, услышал, что сказал, и прижал руку ко рту.

Я сел рядом. Места оставалось немного, но я поместился. В тот момент я не думал о Джоне Кеннеди, Эле Темплтоне, Фрэнке Даннинге или о мире, из которого я пришел. В тот момент я думал только об этом здоровенном парне… и моей постановке. Потому что она стала моей, точно так же, как стало моим время спаренных телефонов и дешевого бензина. В тот момент школьный спектакль «О мышах и людях» волновал меня гораздо больше, чем Ли Харви Освальд.

Но еще больше я волновался из-за Майка.

Я оторвал его руку ото рта. Опустил на громадное бедро. Положил ладони ему на плечи. Заглянул в глаза.

— Послушай меня, — обратился я к нему. — Ты слушаешь?

— Да, сэр.

— Ты ничего не просрешь. Скажи это.

— Я…

— Скажи.

— Я ничего не просру.

— Что ты сделаешь, так это потрясешь их. Это я тебе обещаю, Майк. — Я сжал его плечи еще сильнее. Словно вдавил пальцы в камень. Он мог бы поднять меня и переломить об колено, но лишь сидел, глядя смиренными, полными надежды глазами, все еще мокрыми от слез. — Ты меня слышишь? Я обещаю.

4

Свет заливал сцену, словно плацдарм для высадки десанта. К ней примыкало озеро темноты, где сидели зрители. Джордж и Ленни стояли на берегу воображаемой реки. Остальные скрылись за кулисами, но ненадолго. И умереть достойно этот здоровенный, рассеянно улыбающийся парень в комбинезоне мог только с помощью Джорджа.

— Джордж? А где все остальные?

Мими Коркорэн сидела справа от меня. В какой-то момент она взяла меня за руку и теперь сжимала ее. Крепко, крепко, крепко. Мы расположились в первом ряду. Дек Симмонс — он занимал кресло по другую руку от Мими — неотрывно смотрел на сцену, его рот чуть приоткрылся. Так, думаю, выглядел бы фермер, увидевший, как на его северном пастбище динозавр щиплет травку.

— Охотятся. Они все охотятся. Присядь, Ленни.

Винса Ноулса никогда бы не взяли в актеры. Скорее всего он стал бы продавцом в городском салоне «Крайслер-Додж», как и его отец, но блестящая игра одного может заставить остальных прыгнуть выше головы, и именно это произошло сегодня. Винсу, которому на репетициях удалось лишь раз или два достигнуть минимального уровня убедительности (главным образом потому, что злым, умным и худым лицом он напоминал Джорджа Милтона, каким тот вышел из-под пера Стейнбека), что-то передалось от Майка. Внезапно, где-то в середине первого действия, он наконец-то осознал, каково это — идти по жизни с единственным другом, таким, как Ленни, и полностью вошел в роль. А теперь, наблюдая, как он сдвигает на затылок старую — из реквизита — фетровую шляпу, я подумал, что Винс выглядит совсем как Генри Фонда в «Гроздьях гнева».

— Джордж?

— Да?

— Ты не собираешься задать мне жару?

— О чем ты?

— Ты знаешь, Джордж. — С улыбкой. Улыбка эта говорит: Да, я знаю, что я тупица, но мы оба знаем, что моей вины в этом нет. Ленни садится рядом с Джорджем на воображаемый берег реки. Снимает шляпу, отбрасывает, ерошит свои короткие светлые волосы. Копирует голос Джорджа. Майк проделывал все это легко и непринужденно с самой первой репетиции, безо всякого моего участия. — Будь я один, я бы горя не знал. Работал бы, и больше никаких неприятностей. — Возвращаясь к собственному голосу, или голосу Ленни: — Я могу уйти. Я могу уйти в горы и сыщу там пещеру, раз уж я тебе не нужен.

Винс Ноулс опустил голову, а когда поднял и произнес следующую фразу, его голос стал сиплым и задыхающимся. В нем слышалась печаль, какую Винсу никогда не удавалось выразить на репетициях.

— Нет, Ленни, я хочу, чтобы ты остался здесь, со мной.

— Тогда расскажи мне, как раньше! О других парнях и о нас!

Тут я услышал первый тихий всхлип в зале. За ним последовал другой. Третий. Этого я не ожидал, даже в самых дерзких мечтах. Холодок пробежал по моей спине, и я украдкой взглянул на Мими. Она еще не плакала, но влажный блеск глаз подсказывал, что ждать осталось недолго. Да, ее проняло — эту железную леди.

Джордж помялся, потом взял Ленни за руку, чего на репетициях Винс никогда не делал. Это для педиков, сказал бы он.

— Такие, как мы… Ленни, у таких, как мы, нет семьи. Они никто, и на них всем наплевать. — Другой рукой он взялся за бутафорский пистолет, спрятанный под курткой. Наполовину вытащил его. Убрал. Потом собрался с духом и вытащил полностью. Положил на ногу.

— Но не мы, Джордж! Не мы! Ведь так?

Майк исчез. Сцена исчезла. Теперь остались только эти двое, и к тому времени, когда Ленни попросил Джорджа рассказать ему о маленьком ранчо, о кроликах, о том, как они будут есть то, что вырастят на земле, плакала уже половина зала. Винс тоже плакал, да так сильно, что едва мог произносить последние фразы, попросив бедного глупого Ленни оглянуться, потому что там оно, маленькое ранчо, на котором они поселятся. И он увидит его, если присмотрится.