Сцена медленно погрузилась в кромешную тьму. Синди Маккомас впервые правильно погасила прожектора. Берди Джеймисон, школьный уборщик, выстрелил холостым патроном. Какая-то женщина в зале вскрикнула. Такая реакция обычно вызывает нервный смех, но в этот вечер я слышал только плач сидевших в креслах людей. И тишину. Она растянулась на десять секунд. А может, только на пять. Как бы то ни было, для меня она длилась вечность. Потом зал взорвался аплодисментами. Лучшего грома за свою жизнь я не слышал. Зажегся свет. Все вскочили. Первые два ряда зарезервировали для преподавателей, и мой взгляд случайно упал на тренера Бормана. Будь я проклят, если он тоже не плакал.
В третьем ряду сидели школьные спортсмены.
— Ты король, Кослоу! — крикнул Джим Ладью. Эти слова вызвали радостные вопли и смех.
Артисты вышли на поклоны: сначала футболисты из массовки, потом Кудряш и его жена, Огрызок и Рослый, остальные работники. Аплодисменты начали стихать, и тут появился Винс, раскрасневшийся и счастливый, с мокрыми от слез щеками. Майк Кослоу вышел последним, волоча ноги, словно смущаясь, а потом, когда Мими воскликнула: «Браво!» — на его лице отразилось невероятно комичное изумление.
К ней присоединились другие, и скоро зал скандировал: «Бра-во! Бра-во! Бра-во!» Майк низко поклонился, подмел сцену шляпой, которую держал в руке. Когда выпрямился, на его лице играла улыбка. Не просто улыбка. Он буквально лучился счастьем, какое могут ощутить только те, кому наконец-то удалось подняться на самую вершину.
Потом Майк прокричал:
— Мистер Амберсон! Поднимайтесь сюда, мистер Амберсон!
Артисты принялись скандировать:
— Ре-жис-сер! Ре-жис-сер!
— Поддержите аплодисменты, — прорычала рядом Мими. — Поднимайтесь на сцену, недотепа!
Я поднялся, аплодисменты вновь набрали силу. Майк схватил меня, обнял, оторвал от пола, вновь поставил и громко чмокнул в щеку. Все засмеялись, включая меня. Мы все взялись за руки, подняли их, поклонились залу. И когда я вслушивался в аплодисменты, мне в голову пришла мысль, омрачившая праздничное настроение. В Минске Ли и Марина уже девятнадцать дней как поженились.
Три недели спустя, буквально перед началом летних каникул, я поехал в Даллас, чтобы сфотографировать три дома, где будут жить Ли и Марина. Воспользовался маленьким фотоаппаратом «Минокс», держа его в ладони и выставляя объектив между двух пальцев. Чувствовал себя нелепо — в длинном плаще с поясом, словно карикатурный персонаж из раздела «Шпион против шпиона» в журнале «Мэд», а вовсе не Джеймс Бонд, — но по своему опыту уже знал, что с этим надо быть осторожнее.
Когда вернулся домой, у тротуара стоял небесно-синий «нэш-рамблер» Мими Коркорэн, и она как раз садилась за руль. Увидев меня, вновь вылезла из машины. Ее лицо исказила легкая гримаса — боли или усилия, — а потом Мими двинулась по подъездной дорожке, изогнув губы в привычной сухой улыбке. Словно я забавлял ее. В руке она держала туго набитый большой конверт из плотной бумаги, в котором лежали сто пятьдесят страниц «Места убийства». Я наконец-то уступил ее настоятельным просьбам… но произошло это лишь днем раньше.
— Или вам чертовски понравилось, или вы не продвинулись дальше десятой страницы. — Я взял конверт. — Какой ответ правильный?
Ее улыбка стала загадочной.
— Как и большинство библиотекарей, читаю я быстро. Мы можем войти в дом и поговорить о рукописи там? Еще не середина июня, но уже так жарко.
Да, и она вспотела, чего я не видел раньше. И вроде бы теряла вес. Не лучший вариант для дамы, которая и так не располагала лишними фунтами.
Когда мы расположились в моей гостиной со стаканами ледяного кофе — я на кресле, она на диване, — Мими высказала свое мнение.
— Мне понравился убийца, переодетый клоуном. Считайте меня извращенной, но я нашла, что это восхитительно страшно.
— Если вы извращенка, то мы одного поля ягоды.
Мими улыбнулась.
— Я уверена, что вы найдете издателя для этой книги. В целом мне очень понравилось.
Я почувствовал легкую обиду. Работа над «Местом убийства» начиналась как дымовая завеса, но постепенно, по мере того как я втягивался в роман, он становился все более важным. Напоминал секретные мемуары. Хватал за живое.
— «В целом» напоминает мне Александра Поупа. Вы понимаете, осуждать, делая вид, что хвалишь [93] .
— Я не совсем в этом смысле. — Опять оговорка. — Просто… черт побери, Джордж, это совсем не то, чем вы должны заниматься. Вы должны учить. А если вы опубликуете такую книгу, ни одна школа в Соединенных Штатах не возьмет вас на работу. — Она помолчала. — Разве что в Массачусетсе.
Я не ответил. Лишился дара речи.
— Что вы сделали с Майком Кослоу… что вы сделали для Майка Кослоу… я не видела ничего более удивительного.
— Мими, это не я. У него природный та…
— Я знаю, что у него природный талант, это стало понятно, как только он вышел на сцену и открыл рот, но вот что я вам скажу, друг мой. Этому меня научили шестьдесят лет жизни и сорок из них — в школе. Артистический талант встречается гораздо чаще, чем талант раскрыть артистический талант. Любой родитель может железной рукой раздавить его, но раскрыть его — гораздо сложнее. Вы этим талантом обладаете, и его у вас гораздо больше, чем другого таланта, позволившего это написать. — Она похлопала по стопке листов, лежавшей перед ней на кофейном столике.
— Я не знаю, что и сказать.
— Скажите спасибо и поблагодарите за мою проницательность.
— Спасибо, и вашу проницательность превосходит только ваша красота.
Эта моя реплика вызвала весьма сухую улыбку.
— Не выходите за рамки, Джордж.
— Не буду, миз Мими.
Улыбка исчезла. Она наклонилась вперед. Синие глаза за очками стали очень большими, заняв чуть ли не пол-лица. Кожа под загаром пожелтела, всегда худые щеки просто ввалились. Когда это произошло? Заметил ли это Дек? Дурацкий вопрос, как сказали бы детки. Дек не заметил бы, что носки у него разного цвета, пока не снял бы их вечером. Может, не заметил бы и тогда.
— Фил Бейтман больше не грозится уволиться. Он выдернул чеку и бросил гранату, как сказал бы наш обаятельный тренер Борман. А это означает, что на кафедре английского языка открылась вакансия. Идите в штат ДОСШ, Джордж. Ученики вас любят. А после этого спектакля для старшеклассников в городе вы — второй Альфред Хичкок. Дек ждет ваше заявление — он сказал мне об этом вчера вечером. Пожалуйста. Эту книгу опубликуйте под псевдонимом, если хотите, но приходите к нам и учите детей. В этом ваше призвание.