А Ниче смеяться совсем не хотелось. Он теперь почти уверился в своей правоте. Странным было лишь то, что оказались они не где-то на «том свете» – не в Раю, не в Аду, не в Чистилище, наконец, – а в привычных, что называется, декорациях; но кто его знает, как должен осуществляться переход в загробный мир? Может быть, это и сделано для того, чтобы он показался не столь резким, не шокировал душу.
Нича истерично всхлипнул, но тут же взял себя в руки. С Соней на эту тему ему объясняться расхотелось. Главное, что она была с ним. С ней он готов был отправиться куда угодно, даже в Ад. Маловероятно, конечно, чтобы такой синеглазый ангел был предназначен для Ада.
Подумав так, он испугался. «А я? Куда ждет дорога меня? Что, если в Ад попаду я?» Но поразмыслив, Нича все же решил, что на Ад он своими грехами еще заработать не успел.
Не успел он и дать воли своей буйной фантазии. Из двери автобуса высунулась Витина голова.
– Эй! – позвал парень. – Идите скорей сюда! Тут этой плохо…
Утро в семье Бессоновых-старших тоже поначалу было привычным и будничным. Зоя Валерьевна встала, как всегда, рано, не было еще и семи. Геннадий Николаевич поднимался в восемь, так что и ей можно было еще поспать с полчаса как минимум. Но она не любила торопиться, постоянно оглядываясь на часы. Жизнь «впритык», в постоянном таймауте была не для нее. Собственно, еще и поэтому на пенсию она вышла сразу, как только ей исполнилось шестьдесят. Денег им с мужем хватало, Геннадий Николаевич работал программистом в больнице, и хоть зарабатывал почти вдвое меньше, чем когда-то на Фабрике, но и такой зарплаты плюс ее пенсии было вполне достаточно для приемлемого существования. Хоть и не любила Зоя Валерьевна этого определения, полностью согласная с песенным утверждением «жить, а не существовать», но сказать, что им хватало средств именно для достойной жизни, она все-таки не могла. Сердилась на себя, мысленно обзывала мещанкой, а то и «неблагодарной скотиной», но все же хотелось порой чего-то большего. Большой, уютной квартиры, путешествий по дальним странам, внуков…
Тьфу, при чем тут внуки?.. Благодушное утреннее настроение мгновенно испортилось. Сразу вспомнилась вчерашняя глупая ссора. Ну, зачем она вчера так разнервничалась? Почему опять завелась? Расстроила Колю, обидела Гену… Понятно же, что сын до сих пор не женился вовсе не для того, чтобы досадить ей. Но внуков так хочется!.. И, самое главное, так тревожно за сына… А может, она и впрямь старомодна со своими взглядами? Ведь если посмотреть, редко кто из мужчин сейчас женится до тридцати. Может, это и правильно? Надо сначала встать на ноги, определиться в жизни, подождать, пока выветрится мальчишеское легкомыслие… Сколько вокруг примеров, когда ранние браки рассыпаются, словно карточные домики! Вон Мишка Чернов, Колин одноклассник, уже дважды был женат – и что хорошего вышло? Или Витя Емельянов… Так что и прав, может быть, Коленька, что не торопится? Хотя разве он это специально… Может, и рад бы, да не выходит. Не может найти ту самую, которая…
Зоя Валерьевна махнула рукой, отгоняя прилипчивые мысли, и поспешила в комнату, к своему «садочку», как она любовно называла небольшой цветник на подоконнике. Цветы Зоя Валерьевна любила, и рядом с ними тревожные мысли улетучивались сами собой.
Похоже, что и растения любили свою хозяйку, отвечая на ее заботу теплыми красками цветочных лепестков. Как-то и впрямь получалось, что у «подопечных» Зои Валерьевны при цветении преобладали теплые тона. Вот оранжевые и красные розы; вот желто-розовые цветы бегонии; красные, с плавным переходом в пурпур, гвоздики. А это – один из любимчиков: кактус лобивия. Уход за ним предельно простой, а цветы – такой великолепно насыщенной желтой окраски!
Карминно-желтые цветки белопероне, собранные в колоски на концах веточек, склонились перед Зоей Валерьевной на тонких и гибких стеблях, словно отдавали почести своей доброй владычице. Она тоже кивнула им, как старым верным друзьям.
Из теплой гаммы выбивались лишь африканские фиалки и розмарин. Фиалка не была любимым цветком Зои Валерьевны, но именно этот кустик сенполий подарил ей на шестидесятилетний юбилей Коля, поэтому фиалки как вид разделились для нее на две категории: именно этот цветок, который она полюбила всем сердцем, и все остальные, к которым ее душа продолжала оставаться холодной. Зоя Валерьевна легонько коснулась темно-лиловых лепестков и улыбнулась так, будто гладила сына. Затем она слегка потерла узенькие серовато-зеленые листочки розмарина и будто открыла флакончик духов – столь чудный аромат проник в ее ноздри. Зоя Валерьевна наклонилась и благодарно коснулась губами мелких голубых цветов, покрывавших густые красивые кустики.
Затем она, бережно придерживая каждый горшок, оборвала сухие листочки и увядшие лепестки, деревянной палочкой взрыхлила в двух из них землю и напоследок полила каждое растение из оранжевой пластиковой лейки.
Настроение снова стало таким, каким ему и положено быть солнечным летним утром. Теперь можно было браться и за приготовление завтрака.
Зоя Валерьевна любила готовить, а сейчас, когда настроение ее пришло в полную гармонию с окружающим миром, она и вовсе чувствовала в себе способность творить кулинарные чудеса. Но Геннадий Николаевич издавна приучил ее к тому, что меню его завтрака не должно превышать пары бутербродов и чашки кофе или чая. Максимум, на что он мог согласиться утром, помимо бутербродов (точнее, вместо одного из них), – это глазунья из двух яиц, которую и решила сейчас сделать Зоя Валерьевна. А чтобы ее вдохновенный порыв не пропадал уж совсем даром, она задумала сварить кофе по-восточному, причем по не совсем обычному рецепту.
Быстро приготовив яичницу, Зоя Валерьевна глянула на часы. До пробуждения мужа оставалось пять минут, можно было приступать к таинству.
Она и правда относилась к приготовлению кофе словно к некоему культовому обряду. Кофейные зерна были у нее помолоты с вечера, причем не в электрической кофемолке, а с помощью ручной мельницы, что с точки зрения Зои Валерьевны давало более правильный помол. Она никогда не молола кофе впрок, поскольку аромат молотых зерен был весьма недолговечным. Лучше бы и вовсе это делать перед непосредственным приготовлением напитка, но ручной помол отнимал довольно много времени, так что она пошла на сей небольшой компромисс, засыпая на ночь молотый душистый порошок в жестяную коробочку с плотно закрывающейся крышкой.
Но доставать ее сейчас Зоя Валерьевна не спешила. Она взяла с полки латунную, потемневшую от времени джезву с восточным узором, поставила на включенную плиту и, не наливая воду, высыпала в нее чайную ложку сахарного песка. Через пару минут конфорка, а вместе с ней и джезва, нагрелась, и песок начал медленно плавиться, приобретая коричневатый оттенок. Запахло карамелью. Дождавшись ведомого только ей результата, Зоя Валерьевна сняла джезву с огня и залила в нее воду. Затем снова поставила сосуд на конфорку и пошла будить мужа.
Когда она вернулась на кухню, вода уже закипала. Теперь пришел черед и заветной коробочки с намолотыми с вечера зернами.
Высыпав в воду три чайные ложки порошка, Зоя Валерьевна стала ждать, когда появится пена. Дождавшись, она быстро сняла джезву с плиты и с полминуты подождала, пока пена уляжется. Затем она вновь вернула на плиту латунный сосуд и еще дважды проделала ту же процедуру, не давая воде окончательно закипеть.