Последовала пауза: Ник писал ответ.
Ник (зачитано Ральфом). Все сказанное Фрэн глубоко меня тронуло, но я по-прежнему настаиваю на моем кандидате. Нет, я не радовался, видя стоящего на голове Тома, и мне не хочется посылать его туда, где его могут пытать и убить. Я только вновь указываю, что он будет это делать ради матушки Абагейл, и ее идей, и ее Бога, а не ради нас. Я также абсолютно уверен, что мы должны использовать все средства, имеющиеся в нашем распоряжении, чтобы уничтожить угрозу, которую представляет темный человек. Там он распинает людей. Я знаю об этом из своих снов. И я знаю, что некоторым тоже снились такие сны. Матушка Абагейл сама их видела. И я знаю, что Флэгг – это зло. Если кто-нибудь и разработает новый штамм «Капитана Торча», так это будет он, чтобы использовать против нас. Я бы хотел остановить его, пока у нас есть такая возможность.
Фрэн. Ты все говоришь правильно, Ник, я не могу с этим спорить. Я знаю, что он плохой. Насколько мне известно, он, возможно, Сын Сатаны, как говорит матушка Абагейл. Но мы встаем на тот же путь, которым идет он, пытаясь его остановить. Помните «Скотный двор»? «Они переводили взгляд со свиней на людей и не видели разницы». Думаю, я хотела услышать от тебя следующее, пусть даже это зачитает Ральф: если мы должны встать на этот путь, чтобы остановить его… если мы должны… тогда мы сможем сойти с него, как только все закончится? Ты можешь это сказать?
Ник. Не уверен. Нет, не уверен.
Фрэн. Тогда я проголосую против. Если уж мы должны послать людей на запад, пусть это будут люди, которые знают, на что идут.
Стью. Кто-нибудь еще?
Сью. Я тоже против, но по более прозаическим причинам. Если мы продолжим в том же духе, то пошлем старика и кретина. Простите, что так его называю, я тоже его люблю, но такой уж он. Я против – и на этом умолкаю.
Глен. Проводи голосование, Стью.
Стью. Хорошо. Я голосую за. Фрэнни?
Фрэн. Против.
Стью. Глен?
Глен. За.
Стью. Сюз?
Сью. Против.
Стью. Ник?
Ник. За.
Стью. Ральф?
Ральф. Мне это, конечно, не нравится, но раз Ник за, я с ним заодно. За.
Стью. Ларри?
Ларри. Хотите откровенно? Я думаю, идея такая мутная, что я чувствую себя платным сортиром. Полагаю, такое приходится делать, когда ты наверху. До чего же это противно! Я голосую за.
Стью. Предложение принято, 5–2.
Фрэн. Стью!
Стью. Да?
Фрэн. Я бы хотела изменить свое решение. Если вы действительно собираетесь послать туда Тома, нам лучше сделать это вместе. Я сожалею, что подняла такой шум, Ник. Я знаю, тебе больно… я это вижу по твоему лицу. Это такое безумие! Почему все должно пойти именно так? Конечно же, это тебе не комитет по подготовке выпускного вечера. Фрэнни голосует за.
Сью. Тогда я тоже. Единым фронтом. Никсон стоит на своем: я не преступник. За.
Стью. Скорректированные результаты голосования: 7–0. Есть дополнение, Фрэн. Хочу занести в протокол, что я тебя люблю.
Ларри. На этой ноте предлагаю закончить совещание.
Сью. Поддерживаю это предложение.
Стью. Зиппи [168] и мамой Зиппи внесено и поддержано предложение закончить наше совещание. Кто за, прошу поднять руки. Кто против, готовьтесь получить банкой пива по голове.
Предложение о завершении совещания приняли единогласно, 7–0.
Фрэнсис Голдсмит, секретарь.
– Ложишься, Стью?
– Да. Уже поздно?
– Почти полночь. Достаточно поздно.
Стью вернулся в комнату с балкона. В одних трусах. Их белизна ярко выделялась на загорелой коже. Фрэнни, которая сидела на кровати – на столике рядом горела лампа Коулмана, – опять удивилась глубине своей любви к нему.
– Думал о заседании?
– Да. – Он налил стакан воды из графина, выпил, поморщился: никакого вкуса, кипяченая.
– Из тебя получился отличный председатель. Глен предложил тебе вести и общее собрание, так? Тебя это тревожит? Ты отказался?
– Нет, сказал, что возьму это на себя. Полагаю, у меня получится. Я думал о тех троих, которых мы решили послать через горы. Это грязное дело – посылать шпионов. В этом ты права, Фрэнни. Только и Ник тоже прав. И что делать в такой ситуации?
– Голосовать, как велит совесть, а потом, насколько я понимаю, ложиться спать. – Она протянула руку к выключателю лампы. – Я ее гашу?
– Да.
Она погасила лампу, и он вытянулся на кровати.
– Спокойной ночи, Фрэнни. Я тебя люблю.
Фрэнни лежала, глядя в потолок. Насчет Тома Каллена она больше не волновалась… но шоколадное пятно не выходило у нее из головы.
Каждому везет, Фрэн.
«Может, лучше рассказать все Стью прямо сейчас?» – подумала она. Но если это и была проблема, то принадлежала она ей. Следует подождать, понаблюдать… и посмотреть, не случится ли чего.
Прошло много времени, прежде чем Фрэнни уснула.
В предрассветные часы матушка Абагейл лежала без сна в постели. Наконец она попыталась молиться.
Встала, не зажигая свет, и опустилась на колени, одетая в длинную белую хлопчатобумажную ночную рубашку. Прижалась лбом к Библии, раскрытой на Деяниях апостолов. Обращение непреклонного старого Савла на дороге в Дамаск. Его ослепил свет, и на Дамасской дороге чешуя отпала от глаз его. Деяния – последняя книга Библии, в которой доктрина подкреплялась чудесами, а что есть чудеса, как не божественная рука Господа, проявляющего Себя на Земле?
И да, ее глаза залепила чешуя, но спадет ли она когда-нибудь?
Тишину в комнате нарушали только слабое шипение керосиновой лампы, тиканье механического будильника «Уэстклокс» и низкий бормочущий голос матушки Абагейл:
– Укажи мне мой грех, Господь. Я в неведении. Я знаю, что сошла с пути истинного и не увидела то, что Ты собирался мне показать. Я не могу спать, я не могу справлять нужду, и я не чувствую Тебя, Господи. У меня ощущение, будто я молюсь в отключенный телефон – и время для этого самое неудачное. Чем я оскорбила Тебя? Я слушаю, Господь. Внимаю тихому, спокойному голосу в моем сердце.
И она слушала. Закрыла глаза скрученными артритом пальцами, и еще больше наклонилась вперед, и попыталась очистить разум от всех мыслей. Но ее окружала темнота. Темная, как кожа, темная, как вспаханная земля, ожидающая доброго семени.