Потрясенная нападением и тем, что осталась жива, я упала на барьер фонтана, погрузила руки в воду, чтобы привести себя в чувство. Я чуть не разрыдалась.
Не без труда я заставила себя продолжать нападение, настолько хотелось послать see к черту, забрать отца и… бедный отец! Что ты сделал с собой и что с тобой сделали! Я пыталась разжечь чувство мести, но прыжок пантеры настолько выбил меня из седла, что огонь гнева только чадил сернистым дымком, как сырое полешко, облитое водой. Я с трудом нашла в своем сердце точку опоры. Только не смейтесь, — в бой меня подвигло чувство женского любопытства.
Что скажет сука Роз?
Как поведет себя Лиззи? — глупая кукла?
Кто прячется там в особняке за семью замками?
Кто эти рожи? И нет ли среди них зловещего Гая? Или паскудной Фелицаты? Чем вообще все это кончится?
И я снова отдалась в руки божьего промысла: вернувшись к особняку из глубины сада, прислушиваясь к далеким крикам павиана, я опять демонстративно вышла на свет под прицел телекамер и отчетливо появилась на экранах охраны.
Рядом с мачехой в тот момент стояли все четверо телохранителей. Увидев меня, она приказала всем без исключения оставить ее одну со слугами и справиться с «исчадьем ада».
Сама она, конечно, уже не верила в успех обороны, и была на грани самоубийства и помешательства одновременно.
Охранники в свою очередь тоже испытывали испуг и растерянность: сокрушительное поражение трех сторожей — и хотя все еще живы и окружены заботой личного врача мадам — нелепые дикие страшные раны — все это заставило трепетать четырех здоровенных атлетов. Вдобавок до зубов вооруженных. Тут что-то нечисто, думал каждый из них про себя.
Возвращаясь к особняку, я раздумывала как продолжать нападение согласно линии судьбы — парадный вход был уже исключен. Если следовать данной подсказке и смотреть на дом, как на сумочку, то — вспомнила я — один ее уголок был чуть-чуть распорот и туда можно было просунуть кончик мизинца… в масштабах дома такой вот «дырочкой», «лазейкой» для Герсы мог быть только левый балкон второго этажа, который поддерживали две античных колонны.
Я поискала вокруг лестницу и нашла ее недалеко от зверинца. Вернулась к дому и, приставив к балкону, открыто и бесстрашно стала подниматься по мокрым перекладинам. Охрана затрепетала: как нарочно именно там не было телекамеры и в балконных дверях не бронированное стекло, а обычное, которое бьется. Они наконец доперли, что имеют дело с какой-то демонической личностью, а не просто ненормальной кокаинисткой.
Я поднимаюсь на балкон, перелезаю через каменный парапет. Быстрый взгляд с высоты — отсюда уже виден краешек моря между двух пологих холмов. Взгляд вокруг — огромный балкон застелен ковром, на котором в живописном беспорядке расставлены круглые столики, легкие кресла, декоративные вазы, пальмы в кадках и прочая безвкусная роскошь. Мое внимание привлекает забытая фруктовая корзинка с персиками, яблоками и абрикосами. Ага! Вот мое оружие, гады! Я забираю корзинку со столика — ого! она весьма тяжела. У Красной Шапочки была точно такая же корзинка, только с ЛЕПЕШКОЙ И ГОРШОЧКОМ МАСЛА, КОТОРЫЙ ПОСЫЛАЕТ ВАМ МОЯ МАТЬ… И иду в сторону стеклянной балконной двери, через которую можно выйти в первую комнату второго этажа: это каминный зал. Роскошь обстановки поражает и сразу утомляет глаз. Ничего не хочется разглядывать — настолько пестрит красота. Я легко открываю дверь — дверь не заперта. Пожалуй только один камин привлекает взор своей безыскусностью… белая пасть, в которой еще трепещет и тлеет вечерний огонь. Самым эффектным среди изобилия холеных вещей смотрятся простые круглые поленья, сложенные на кирпичном полу. Их сучки и кора умилительно хороши.
Оглядываюсь — почему никто не нападает?
Из каминного зала в глубь особняка вели две двери — центральная и боковая. Черт с ними!
Я люблю смотреть на пламя.
Я снимаю с чугунной стойки изящную кочергу с собачей головой и хочу размешать уголь, чтобы ожил огонь, но мне не дают — в комнату сразу из двух дверей вбегают четверо и открывают шквальный огонь. Точнее стреляют трое, четвертый держит в руках бейсбольную биту.
За две-три секунды они сделали не меньше десятка выстрелов практически в упор. Например, от громилы, который палил из центральных дверей до меня было не больше десяти-двенадцати метров по прямой. С каждым новым выстрелом, в его глазах — скачком — разгоралась паника.
Я оставалась сидеть на корточках у камина, пытаясь сохранить отчаянное хладнокровие смертницы и одновременно понять, каким образом трем профессионалам не удается прострелить мою шкуру.
Я определенно в этот момент была невменяема от пляски смерти. Я даже не вздрагивала от глухих звуков пальбы и звонких перестуков отброшенных гильз. Глаза были ненормально открыты настежь. Словом, крыша съехала на фиг!
Так вот, у каждого из трех были свои резоны промазать. Громила у двери палил явно поверх моей головы, целясь в картину на стене, где синел морской пейзаж с парусником. Ему явно казалось, что я стою там и разглядываю картину в позе ценителя живописи. И действительно я сделала это минуту назад, убедилась, что нарисованный парусник тонет, и, дрогнув от воспоминаний, присела у камина. Второй верзила стрелял вообще из каминного зала по столу на балконе, где две минуты назад я взяла фруктовую корзинку. Что им там померещилось? Ума не приложу — не могла же я быть одновременно в трех местах. И только третий телохранитель, тот что распахнул боковую дверь верно определил мое местонахождение — свет горел вовсю — и, вскинув пистолет, наверняка бы влепил мне пулю прямо между глаз, — если бы не был, — ну конечно случайно госпожа удача! — шли бы вы подальше и к черту со всеми вашими штучками! — если бы не был ранен своим же товарищем. Причем, разумеется, в горло! Словно у моего ангела-хранителя не было больше других мест для удара! Опрокинувшись назад, он ударил затылком в зеркальный шкафчик для коллекции винных бутылок. И осколок стекла тут же зловеще чиркнул мне по лбу, рассекая кожу над бровью и заливая кровью весь правый глаз: «Не искушай судьбу, Гepca!» — просвистело в моих ушах.
Я обрадовалась виду собственной красненькой жидкости.
Чувство неуязвимости — поверьте — так же ужасно, как… как судорога в морской воде вдалеке от суши! Я смотрела, как кровушка каплет на руки, и убеждалась & том, что я живу вместе со всеми, падлы!
Но это был знак свыше — ты хочешь смерти? И я очнулась.
Запустив руку в корзинку, ,я схватила наугад крупное яблоко — ого! — так вот почему так тяжела корзинка: все фрукты декоративные, это искусные подделки из камня! И яблоко было сделано из цельного куска светло-зеленого мрамора с прожилками румянца.
Я швыряю его изо всей силы в громилу у центральной двери. Каменный снаряд пушечным ядром врывается в рот и, раскрошив зубы, застревает глубоко в глотке. Удар камня настолько силен, что сбивает человека с ног, и вот он уже на коленях отчаянно пытается руками достать мое угощение, но пальцы бессильно скользят по мраморной круглоте, он начинает задыхаться, хрипеть, содрагадься в конвульсиях предсмертного кашля, пытаясь выблевать каменный шар.