— А правда, что для этого обязательно надо задушить желтым шнуром? — спросил Тет.
— Убить можно как угодно, — ответил Улл. — Но древним ритуальным способом действительно было удушение — считалось, что при неповрежденном мозге достигается самая надежная коммуникация. Но это просто предрассудок. И сейчас такое уже не практикуется. Кроме редчайших случаев. Я имею в виду, удушение желтым шнуром. На самом деле способ убийства не особо важен…
— Я слышал, что это самая грязная работа, — сказал Тет. — Экстракторов даже называют «говновозами».
Улл странно на него глянул.
— Ну да, — ответил он, — есть такое. Выражения «говновоз», «говночист», «золотарь» и так далее вполне заслуженны. Экстрактор — это самая тяжелая в морально-эмоциональном плане работа. Однако во многих отношениях нужная. Если у вампира есть предрасположенность к беззаветному служению, несмотря на оскорбительно низкий статус в иерархии и постоянные насмешки гламурных лоботрясов, это работка для него…
Мне почему-то показалось, что Улл прежде работал именно экстрактором.
— А почему это нечистая работа? — спросил я.
— Дело в том, — сказал Улл, — что информацию из лимбо можно извлечь только одним способом — сделав себя ее носителем. При этом приходится просматривать очень много внутреннего человеческого материала — поскольку полезную фракцию памяти трудно отделить от остального состава. Это почти как собирать жемчужины, глотая их вместе с раковинами. Экстрактор как бы зачерпывает чужое сознание своим и поднимает на поверхность. Отсюда и ассенизационные сравнения.
Я вспомнил мокрую прядь Энлиля Маратовича, прилипшую к его лбу, и дал себе слово, что не пойду в экстракторы даже под страхом смерти.
— А кто такие ныряльщики-предсказатели? — спросил Эз.
— Тут я вас просветить не могу, — сказал Улл. — Потому что и сам знаю немного. Просто слухи. Есть такая точка зрения, что в лимбо хранится информация не только из прошлого, но и из будущего. Якобы есть ныряльщики, которые получают к ней доступ. Хотя мне лично механизм непонятен — для этого нужна была бы ДНА из будущего. Во всяком случае, в теории. Но все это просто разговоры. Если что-то подобное и существует, то оно строго засекречено. В том числе и от меня.
— Но если бы информация о будущем попала в прошлое, мы бы смогли это будущее изменить?
— Я так не думаю, — сказал Улл.
— Почему?
— Да просто исходя из здравого смысла, — ответил Улл. — Вот представьте, вы едете на поезде без окон в какой-то город. Но не знаете в какой. Потом кто-то позволяет вам выглянуть из секретного окна, и вы видите приближающуюся Эйфелеву башню. И что? Можете вы после этого сделать так, чтобы поезд приехал не в Париж, а в Бомбей? Даже если вы ворветесь в кабину машиниста с двумя револьверами и пачкой долларов в зубах, вряд ли у вас что-то выйдет. Не говоря уже о том, что таким беспокойным гражданам никто не разрешит выглядывать из секретных окон. Лично я склонен предполагать, что будущее показывают только тем, кто с ним заранее согласен.
— Кто показывает?
— Те, — сказал Улл, — кому оно известно. Поэтому волноваться за него не надо, все контакты с прошлым в нем уже учтены. Волнуйтесь за настоящее. Еще вопросы?
— Скажите, — спросил Эз, — а кто такие «мирские свинки»?
Улл поморщился.
— Я не знаю. И советую тебе не слишком интересоваться этим вопросом… Ни слова больше. Все…
Он поставил на стол свой бумажный пакет из-под углей.
— Вчера я обещал показать вам кое-что интересное, — сказал он. — И я это обещание выполню. Сейчас произойдет ваше первое погружение в лимбо. Оно будет не таким, как все последующие. Но по традиции именно это восприятие становится первым для всех ныряльщиков уже около трех тысяч лет…
— У нас что, будет учебная дегустация? — спросил я.
— В этом замке вам не нужно принимать препарат из красной жидкости мертвеца, — сказал Улл. — Достаточно услышать специальный резонатор, настроенный на нужное переживание.
Раскрыв пакет, он вынул оттуда архаично выглядящий камертон из темного металла.
— А чье это переживание?
— Одного очень древнего вампира, — ответил Улл. — Его звали Аид. По совместительству он считался у древних греков богом подземного мира. По нашей традиции, вы делаетесь ныряльщиками после того, как становитесь на несколько секунд этим Великим Мертвецом. Это важнейшая минута в вашей жизни и смерти. Закройте глаза и сосредоточьтесь…
Слова Улла произвели на меня сильное впечатление. Я зажмурился и постарался прогнать из головы все мысли.
Ничего не происходило. Это длилось так долго, что темнота стала мне надоедать.
А потом я вдруг понял, что слышу тихий ровный звук странного тембра. Момента, когда он начался, я не заметил — а осознал только, что он уже некоторое время звучит в моих ушах.
Эффект этого звука был потрясающим.
Темнота перед моими глазами вытянулась в длинный коридор, а затем этот коридор решительно развернулся вокруг меня на триста шестьдесят градусов, словно я был иголкой циркуля. В этом размахе была такая мощь, что у меня закружилась голова, а тьма передо мной превратилась в неизмеримое пустое пространство.
Я увидел вокруг пятна тусклого света.
Под моими ногами было бесконечное черное зеркало из чего-то, похожего на отполированный до прозрачности камень. Оно уходило во все стороны, насколько хватало взгляда. Это было, кажется, прочное вулканическое стекло вроде обсидиана. Сквозь его толщу просвечивали разноцветные огоньки — загораясь, они рисовали какую-нибудь геометрическую фигуру или узор, и исчезали.
Наверху чернело небо. Туда было страшно смотреть. Тьма затягивала — верх и низ менялись местами, и начинало казаться, что надо мной не небо, а бездна, в которую я свисаю вниз головой. Но стоило опустить взгляд, и головокружение проходило.
Между зеркалом внизу и тьмой вверху было пространство, заполненное смутными тенями, мерцающими огнями и редкими вспышками — все это возникало, когда я начинал вглядываться во мрак.
Вдруг на моей левой руке появился плоский диск из похожего на бронзу металла. Это выглядело так, словно из темноты на мой левый локоть приземлилась огромная зеленая фрисби — и зацепилась за него двумя прочными петлями. Я даже не успел испугаться.
Диск выглядел в точности как древний щит. На нем был выбит узор, напоминающий нечто среднее между двусторонним топором и летучей мышью. Щит казался на удивление легким — я совсем не чувствовал его веса.
Затем в моей правой руке появился длинный шест из того же металла. Он тоже был легким, с узким двузубым острием.
Потом моя голова обросла шлемом — я понял это, заметив, что гляжу на мир сквозь бронзовые глазницы. Я превратился в подобие античного воина-гоплита.
Я побежал вперед — легкой трусцой, прижав шест к боку. Изредка, когда огоньки вокруг меркли и делалось совсем темно, мне начинало казаться, что я не бегу, а с каждым шагом опускаюсь все глубже в черный океан, бессмысленно болтая ногами. Это было, конечно, страшно. Но потом огоньки появлялись опять, и страх исчезал.