— Почему? — спросила темнота.
— Потому, что русского человека сегодня невозможно развести на нужную форму протеста. Он нутром чует — от борьбы на предлагаемом фронте ни суть, ни качество его жизни в лучшую сторону не изменятся. А вот хуже все стать может.
— Русская жизнь жутка, — сказала темнота.
— Жутка, — согласился Кедаев. — Но давайте говорить честно, единственное, что могут предложить человеку нынешние политактивисты — это ежедневное потребление исходящего от них ментального форшмака. И еще, может быть, судимость. Кроме доступа к этим острым блюдам, протест не принесет ничего. Даже если допустить, что страна не развалится на обломки, перестреливающиеся в прямом эфире… Ну что даст победа оппозиции? Не нам, тут все понятно, а плебсу? При коммунизме это был доступ к западному типу потребления. Они его получили. А сегодня?
— Возможность политического самовыражения, — сказала темнота.
— А что они выражать-то будут? Что денег нет? Так кто ж им даст.
— А чувство собственного достоинства? — не сдавалась темнота.
— Какое достоинство, когда денег нет? Когда нет денег, может быть только злоба на тех, у кого они есть. Вот как тут у некоторых шотландских пацанов…
За столом раздался электронный смех.
— Брать головы на абордаж сегодня бесполезно, — продолжал Кедаев. — Любой дурак понимает, что при самом позитивном для оргкомитета исходе борьбы рядовой пехотинец точно так же низкобюджетно сдохнет в своей бетонной дыре. И это, повторяю, в самом лучшем случае. Если его не зарежут на фридом-байрам.
— Мы можем убедить людей, что все изменится.
Теперь электронно засмеялся Кедаев.
— Вряд ли. Всем ясно, что изменятся только доносящиеся из ящика слова. И не сами слова, а просто их последовательности. И еще список бенефициаров режима на сайте «компромат.ру». Возможно, мы в нем будем несколькими строчками выше. Но ни одного пехотинца там не будет все равно. Кого мы убедим рисковать за это жизнью и свободой? Даже самих себя не убедим. Нереально. Но пасаран! Поэтому но финансан. Где у вас туалет?
В темноте загорелась зеленая стрелка.
Встав, Кедаев пошел в ее сторону. Я незаметно скользнул за ним. Кажется, он про меня уже не помнил.
Оказавшись в барочном ватерклозете, Кедаев справил малую нужду и склонился над розовой раковиной. Плеснув несколько раз водой в лицо, он ополоснул руки и уставился в стену.
Из стены вылезла огромная серая рука — та же, что и в ресторане. Кедаев сделал серьезное и виноватое лицо. Рука, однако, не стала его хватать. Она просто погрозила ему пальцем и ушла назад в стену, реалистично звякнув о кафель часами.
Кедаев усмехнулся и ковырнул ногтем в зубах. Я вдруг увидел его крупный ноготь прямо у своего лица. На ногте был крохотный кусочек красной плоти. Тунец, понял я. Свежайший blue fin.
А потом я увидел, что по полу течет вода. Было непонятно, откуда она просачивается — но с каждой секундой ее становилось все больше.
Я попытался открыть дверь, но было уже поздно — она превратилась в прямоугольный орнамент на кафельной стене. Единственное, что я успел — это забраться на раковину. Пол туалетной комнаты уходил вниз, и она быстро превращалась в бассейн, где барахтался Кедаев. Бассейн рос в размерах, растягиваясь в подобие канала с кафельными берегами. Подпрыгнув, я оказался на одном из них.
Кедаев наконец увидел меня.
— Тунец! — крикнул он. — Спасите, тунец!
Я увидел огромную рыбу, приближающуюся к тому месту, где плавал Кедаев — она была так велика, что не помещалась в канале полностью, и ее покрытый чешуей хребет поднимался над водой.
Тоже просто.
Я поднял руку, и прямо перед рыбой в воду упала стальная решетка. Рыбья морда врезалась в нее с чудовищной силой. Решетка выгнулась, но выдержала удар. Из ран на рыбьей морде потекла густая черно-коричневая жидкость, а в дыре под выдавленным глазом стал виден зеленый мозг. Остро запахло васаби и соевым соусом.
Это, в конце концов, делалось смешно.
Кедаев испуганно посмотрел на меня, извернулся в воде — и пошел на дно.
Вот это было уже серьезней, потому что я не знал, где оно. Я нырнул вслед за ним.
Кедаев был еще виден — но течение быстро сносило его вниз, в глубину. Там было довольно темно — но вскоре стало различимо песчаное дно и гора ржавого железа с растопыренными в разные стороны трубами. Видимо, некий собирательный «Титаник». Какое счастье, что у богатых людей такое убогое воображение…
Я нагнал Кедаева, когда он приблизился к облепленному розовыми кораллами иллюминатору среди похожих на густые волосы водорослей. Иллюминатор был открыт. Кедаев неожиданно легко протиснулся внутрь, и я вплыл следом.
За затопленной каютой оказался круто идущий вверх коридор — и в нем был воздух. Кедаева в коридоре уже не было. Зато там был тупик, кончающийся запертой сейфовой дверью.
Кедаев начинал создавать проблемы.
Он, однако, не спрятался совсем. В двери был оставлен глазок. Припав к нему, я увидел помпезно обставленную комнату, в которой суетились две голые девки. Там же был и Кедаев — уже в черной BDSM-упряжи. Он, похоже, забыл, что находится под водой — и теперь его укладывали на кровать. Глазок все сильно искажал, но я разглядел, что из комнаты есть еще один выход. Надо было спешить.
Я попробовал войти. Раздался электрический писк, и веселый голос сказал:
— Вы одеты не по форме! Вы одеты не по форме!
Терпеть не могу болтаться вместе с клиентом в его сексуальных проекциях — но ничего не поделаешь. Чертыхнувшись, я отошел от двери и попытался придать себе подходящий вид — надел на себя кожаную упряжь, черную полумаску, шлем с плюмажем из конского волоса и кожаный ошейник с шипами и кольцами. Возможно, в таком виде я выглядел больше похожим на гладиатора, чем на садомазохиста, но на поиск более точного решения времени не было.
Я снова потянул ручку. В этот раз дверь открылась. Я вошел в комнату, но теперь дорогу перекрывала толстая железная решетка от пола до потолка.
Кедаев с кляпом во рту был привязан к кровати. По ее бокам стояли две девушки. Они были хорошо сложены, но…
Я впервые видел такую обильную интимную растительность. Я даже не предполагал, что в этом месте у женщины может вырасти столько волос.
Одна из девушек была в маске рыси, с длинным черным хлыстом в руке. Другая держала изящный кожаный томик. На миг его переплет оказался перед моими глазами, и я прочел слова, вытесненные на обложке:
для служебного пользования
АНДРЕЙ ТУРГЕНЕВ.
ГРОЗА,
или конец Светы.
экз. № 24
Девушка с книгой декламировала текст. Было видно, что пьеса интересует ее мало — она монотонно зачитывала реплики вместе с именами персонажей, не делая между ними даже паузы: