— Так что надо делать, чтобы перестать на него работать?
— Делать не надо ничего. Любое действие и есть работа на Великого Вампира, Рама. В Тайном Черном Пути не содержится никакого действия вообще. И так из секунды в секунду. Только это. Всю жизнь. А потом всю смерть. Надо не в бездны рушиться, а спокойно висеть в хамлете и не париться ни по одному вопросу. И если ты действительно не паришься, через несколько лет становится кристально ясно, что все возникающее и исчезающее, вообще все без исключения, чем бы оно ни было — на фиг тебе не нужно. И никогда не было нужно.
— И что дальше?
— Постепенно ты уходишь в отказ. Сначала по отдельным параметрам. Потом в полное отрицалово. А потом в отрицалово отрицалова, чтобы не инвестировать в чужой бизнес никаких эмоций вообще. И шестеренка перестает крутиться. Все останавливается. Как выразился на символическом языке один халдей, спокойствие есть душевная подлость. Когда твоя душевная подлость становится абсолютной, ты делаешься равен Великому Вампиру. Ибо он есть единственная абсолютно неподвижная точка всего приведенного им в движение механизма… Только вдумайся — равен Великому Вампиру! Его зеркала уже не могут тебя остановить, потому что ты больше никуда не идешь. Это и есть Тайный Черный Путь.
— А Великий Вампир не возражает?
— Как он может возразить против того, что он равен сам себе?
Мне в голову пришла новая мысль.
— Подождите-подождите, — начал я горячо. — Но ведь неподвижность всегда относительна. Любую точку этого механизма можно назначить неподвижной, и тогда получится, что все остальные точки…
— То, что ты сейчас делаешь, Рама, — перебил Озирис, — и есть работа на Великого Вампира. А Тайный Черный Путь — это когда ты на него больше не работаешь. Ты не паришься насчет того, какой ты — относительный или абсолютный. Какая разница, если тебя все равно нет? Понимаешь, о чем я говорю?
— Примерно, — вздохнул я. — Сейчас, во всяком случае. А что завтра будет, не знаю. И чем он кончается, этот Тайный Черный Путь?
— Скоро увидишь, — сказал Озирис. — Приготовься. Мы на месте.
Как только он произнес эти слова, моя рука нащупала верхний край стены. Он был идеально ровным. Я подтянулся — и словно перевалился через грань огромного куба.
Впереди была каменистая пустыня, над которой плыли клубы желтого тумана, похожие на близкие облака — какие бывают на горных вершинах. Озирис поднялся на ноги и уставился в туман.
— Что там? — спросил я.
— Последняя застава, — ответил он.
Я увидел что-то темное, просвечивающее сквозь желтую дымку. Как будто там был низкий неровный лес, ветки которого колыхались под ветром. Странным, однако, было то, что никакого ветра я не чувствовал.
— Что это за деревья?
— Это не деревья, — сказал Озирис. — Это черти.
Тут же я понял, что там не лес.
Впереди стояла шеренга самых отвратительных существ, которых я когда-либо видел. Они были черными, с прозеленью, и тускло поблескивали, словно их шерстяные бока были вымазаны жиром. У них были рога примерно как у коров. Чем-то они напоминали выродившихся сельских алкоголиков, которым изменяют жены. И еще их было много. Очень много. За первой цепью стояла вторая, за второй третья — и так до полной черной непроницаемости.
— Старайся меньше шевелиться, — сказал Озирис. — Тогда они нас не увидят.
— Что они тут делают? — спросил я.
— Нас поджидают, — усмехнулся Озирис.
— Я серьезно.
— Это граница реальности, Рама. Китайцы называют ее Великим Пределом.
— А почему ее охраняют русские народные галлюцинации?
— Они ее не охраняют. Они и есть эта граница. Мы видим ее таким образом потому, что это наша национальная культурная кодировка. Русские люди с древних времен доходили до Великого Предела в алкогольных трипах — и постепенно, за века и тысячелетия, выработали такой шаблон восприятия. Нам он достался по наследству…
— А что за этой границей?
— За ней нет ничего вообще. Ничего, кроме Великого Вампира. Весь мир существует только для того, чтобы Великий Вампир мог спрятаться за ним от нашего взгляда.
— Мы уже были за этой границей? — спросил я. — Когда видели Великого Вампира?
— Это были не мы, — сказал Озирис. — Это был сам Великий Вампир. Там только он.
— И что вы хотите сделать?
— Я хочу перейти границу, — ответил Озирис. — И остаться там навсегда.
— А как вы это сделаете? Ведь за ней вас уже не будет?
— Там будет Великий Вампир, — сказал Озирис. — А он может все. Не волнуйся за меня, Рама.
— Хорошо, — кивнул я. — Что мне делать?
— Сейчас я пойду вперед. Я постараюсь подойти к границе как можно ближе. Но меня рано или поздно заметят. И тогда ты взорвешь свинью.
— Когда именно?
— Я скажу.
— Вы вернетесь?
— Ни в коем случае, — улыбнулся Озирис.
— А что с вами случится?
— Я стану неотличим от Великого Вампира, — сказал Озирис. — И он навсегда про меня забудет. Во всяком случае, я на это надеюсь.
— А как же вы тогда устроите… Ну, что обещали?
— Не сомневайся, — ответил Озирис. — Все будет как я сказал… Прощай, Рама Второй.
Я не успел ничего ответить — он повернулся и побежал прочь.
Странное дело, но, хоть он бежал довольно быстро, его фигура практически не уменьшалась в размерах, а только искажалась — словно чем дальше он убегал, тем сильнее его искривляла невидимая линза. Когда далекие черти заметили его и кинулись наперерез, выяснилось, что по сравнению с Озирисом они очень маленьких размеров. Не больше, чем крысы рядом с человеком.
Но зато их было много.
Некоторое время Озирис брел сквозь их толпу, словно через мелкую черную речку, раскидывая их появившейся у него в руках палкой. Но черти наплывали со всех сторон и становились все крупнее, как будто удары Озириса надували их. Несколько чертей повисло у него на спине. Озирис покачнулся, но устоял на ногах. Сбросив их, он еще пару раз взмахнул своей палкой, потом повернулся ко мне и закричал:
— Взрывай свинью!
Я трижды надавил языком на пластину вампонавигатора и быстро провел языком по обнажившимся щетинкам.
Над моей головой появилось бронзовое кольцо. Оно не было соединено ни с чем — просто парило в воздухе. С него свисал витой желтый шнур с биркой, на которой была цифра «17». Тратить время на рефлексию было некогда.
Я уже знал, что делать.
Взявшись за шнур рукой, я потянул его вниз, словно спуская воду. Я не знал, что должно произойти — и был готов ко всему. Так я, во всяком случае, полагал.