«Не-бы-ва-ет», — отчетливо повторили каблуки. На улице было морозно, солнечно, и очень много крепкого холодного воздуха. Инна полной грудью вдохнула и выдохнула, прогоняя из легких и головы желтую сигаретную вонь.
Ее машина в клубах белого дыма была совсем близко, и она вдруг расстроилась, что ей не придется идти, — так хотелось еще немного побыть в этом солнечном, холодном, величественном мире.
Если бы у нее был сын, она взяла бы его кататься на лыжах. Они поехали бы на берег Енисея, где меньше всего торосов и не слишком высоко, и катались бы, и валялись в снегу, и визжали, и устали бы, и в сумерках поднимались на горку, чтобы съехать «еще один раз, последний», а дома их ждал бы обед, и теплый плед, и хорошая книжка, одна на двоих. И в конце концов он уснул бы у нее под боком — с разгоряченными щеками, спутанными светлыми волосами и длинной худой спиной.
Она открыла дверь и села на заднее сиденье.
— Уже? — удивился Осип. Он знал, что ее визиты в редакции, как правило, бывают затяжными. — Хорошо, что я успел. А то ждала бы.
— Ты уезжал? — рассеянно спросила Инна.
— Да недалеко. Заправился и в монтаж заскочил, а то мы с тобой без запаски ездим, как пижоны малолетние!.. Думаю, выйдет не скоро, успею. И успел.
Что-то укололо ее в мозг, и она даже тряхнула головой — здорово укололо!
Вчера, пока она была с Ястребовым в эфире, верный Осип Савельич вполне мог «успеть» доехать до ее дома, войти и собрать с пола все газеты!
Почему она не подумала об этом раньше?!
Ведь она, приехав домой, в кабинет не заходила и понятия не имеет, оставались там газеты или уже пропали!
Почему Ястребов?
Почему не Осип?!
Почему не Юра, который так и не догнал их на пустынной дороге?
Почему не горничная Наташа, которой не существует в природе, то есть в хозяйственном управлении?!
Инна закрыла глаза.
Эфир закончился, она поговорила с Ястребовым и на первом этаже обнаружила мрачного Осипа, который пенял ей за то, что она выставила Александра Петровича дураком. Он вполне мог и не смотреть, а спросить у кого-то, о чем шла речь.
Не было никаких проблем с ключами — особенно у своих. И Юра, и Осип отлично знали, что за притолокой по сибирской традиции Инна держит запасной ключ, на тот случай, если внезапно нагрянет муж — когда он еще мог нагрянуть, — или подруга Арина, или свекровь прилетит из Москвы с кастрюлей котлет, такое тоже бывало.
Осип знал о газетах.
Осип знал все. По крайней мере, гораздо больше, чем Ястребов.
Юра тоже знал об этих проклятых газетах. Он заехал за ней перед эфиром и видел разостланное в кабинете газетное поле.
Юра не знал про улицу Ленина, а Осип знал.
Осип сказал ей, что, по слухам, за всеми нынешними темными делами в крае стоит Ястребов Александр Петрович. Осип сказал, что Ястребов сотрет ее в порошок. Осип чего только не сказал!..
Как узнать?.. Как, черт возьми, узнать правду?
— Ты что притихла, Инна Васильевна?..
— Ничего. Я думаю, Осип Савельич. Не мешай мне.
Осип оскорбился. Он вовсе не мешал. Он осведомлялся и контролировал ситуацию!
Он засопел, но Инна не обращала внимания — смотрела в окно.
Разгадка тайны начинается с правильных вопросов.
Какой вопрос самый правильный?
Самый правильный вопрос — кому это выгодно?
И кому же?
Смерть губернатора Мухина выгодна его политическим конкурентам — Ястребову, Якушеву, который автоматически из замов стал действующим губернатором — пусть и.о. Пока Мухин был жив и здоров, Якушев оставался вторым лицом. Всегда. Теперь стал первым и вполне самостоятельным. Специалисту по гробам — фамилия не Безенчук! — израильскому бизнесмену, и борцу за женское равноправие Валентину Григорьевичу Хрусту от смерти Мухина тоже весьма ощутимая польза, опять же в смысле будущих выборов.
Кто из них мог решиться на убийство?
Инна смотрела в окно.
Никто. Ястребов не в счет.
Свекровь говорила: «кишка тонка» — очень верно.
Все они были политиками — средней руки, за исключением Ястребова, который вообще политиком не был, больше промышленником, и, насколько Инна его узнала, убил бы не задумываясь, если бы кто-то угрожал его семье, бизнесу, карьере.
Больше смерть губернатора не выгодна никому.
Семье? Нет, никогда. Они остались сирыми и убогими, и некому защитить и обогреть их, чему свидетельство — губернаторская дочь, почти потерявшая разум от горя и слабости.
А Осипу, к примеру?! Осипу губернаторская смерть выгодна?!
Инна посмотрела в крепкий затылок.
Затылок выражал «оскорбление чувств», за то что его так грубо отшили с вопросами.
Осип был с ней на улице Ленина. Ей впервые пришло в голову, что она понятия не имеет, чем занимается ее водитель, когда она его не видит.
Вполне возможно, что, выждав время, он вошел следом за Инной в темный купеческий подъезд, а потом в квартиру губернаторского сына и… и…
Нет, даже додумать до конца она не могла, хотя первое правило ее жизни гласило — никогда и ничего не бояться.
Зачем Осипу смерть Мухина и его жены? Он-то не претендовал на трон и вряд ли когда-нибудь станет баллотироваться на выборах!
А газеты, которые пропали? А «ЗГ», которого никто не видел? А сбежавший маньяк, которого не было? А горничная, которая оказалась не горничной?
И еще губернаторская дочь с нелепой историей о том, что она видела, как убивали ее мать! И еще Глеб Звоницкий, который видел неизвестного, шедшего за Катей по пустой и темной улице! И еще Юра, который появился в студии значительно позже, чем должен был появиться! Почему вместо десяти минут он ехал двадцать?
А преступление, наказание, грехи, искупление, история с утопленницей?!
В своем кабинете Инна первым делом переобула промокшие на снегу туфли, попросила кофе и посмотрела на телефон, прикидывая, не позвонить ли домой, не спросить ли у Кати, как она себя чувствует, и решила, что звонить не станет. Как бы Катя себя ни чувствовала, Инне все равно некогда с ней возиться.
Секретарша принесла поднос — кофейник и чашку и большой лохматый киви на тарелочке. Знала, что ни тортов, ни пирогов Инна есть не станет, а «фруктик» ничего, скушает.
Инна задумчиво скушала «фруктик».
Ей хотелось найти Ястребова, немедленно, посреди совещания или заседания, или что он там делает сейчас, и спросить, кто убил Мухиных и зачем.
Ей хотелось выйти в приемную, схватить Осипа за кожаные грудки, потрясти хорошенько и вытрясти из него правду.