– Кто начал бой?
Ннанджи. Теперь он понял! Снова по той же схеме. Ннанджи был героем битвы с Тарру, он станет героем битвы при Ове, а также в поединке с пиратами. Если историю рассказывала Тана, сомневаться не приходится, что Уолли будет в лучшем случае упомянут в сноске.
– Еще они спрашивали о Ги, – сказала Джия. – Это ведь ты привел полный корабль закаленных в огне инструментов и снова возродил город.
– Да, наконец-то Ннанджи не сможет присвоить это себе, – улыбнулся он.
– Инструменты пришли из Амба, дорогой. Амб – колдовской город! Подозрения снова могут появиться… Обычно он не был так недогадлив, но Джия имела время для размышлений.
– А Катан джи расспрашивали о колдовских башнях.
Проклятье! Уолли был так поражен, что не мог говорить. Конечно же, Катанджи расспрашивали – и наверняка он не смог устоять перед такой аудиторией.., дюжины менестрелей?
Проклятье! Проклятье! Что подумают воины о Седьмом, пославшем, с опасностью для жизни, Первого, да еще переодев его в раба? Реакция их будет как у Ннанджи: подделка меток на лбу – преступление. Они не могут представить себе переодевающегося воина. Пиратская история, может, и не принесет ему славы, но рассказ Катанджи точно подорвет престиж Шонсу.
Проклятье! Проклятье! Проклятье! Менестрели! Уолли забыл, какое положение они занимали в Мире.
Как у человека бывают пустые дни, так у Касра были пустые столетия. Нигде это не было так хорошо заметно, как в храме. Будучи уменьшенной версией архитектурного сооружения в Ханне, он смотрел своими семью арками на Реку, посвященную Богине, только арки, как дань холодному климату, были застеклены. Два из семи шпилей обрушились и много листов позолоты осыпалось; также было много разбитых стеклянных витражей, а кое-где не хватало элементов каменной резьбы.
К храму и комплексу его строений примыкала полуразрушенная пристань, затерянная среди одичавших деревьев и кустарников. Ее и имел в виду Хона-кура, так что, когда Уолли вышел на берег, ежась на прохладном вечернем ветру, его встречала делегация жрецов. После обязательных ритуальных размахиваний руками и поклонов его провели по сырому подземному ходу в огромную полуразрушенную трапезную с высокими лепными барельефами и каменным полом. Она была не слишком уютна, зато полностью подходила бы для его целей, будь в ней чуточку побольше света. В ней было несколько окон, но они были расположены слишком высоко и, к тому же, поросли мохом и покрылись плесенью. Звук рапир навряд ли будет слышен отсюда. Кроме того, трапезная должна иметь при себе кухню, а в кухне – плиту. Значит, дистилляцию можно будет проводить непосредственно под его наблюдением. Жрецы ждали его заключения, и он сказал, что да, подходит.
Брота и Пора отправятся на закупку шелка, воска и масел, Лаэ – на поиски какого-нибудь тяжелого голубого материала. Томияно и Олигарро – на охоту за кораблями. Тана, Джия и Катанджи должны остаться на «Сапфире». Держа все это под контролем, Уолли мог приступать к фехтованию. Он отослал жрецов ждать Фиендори, попросив, чтобы его сразу же провели к нему.
Он окинул взглядом огромную комнату, походившую на великолепный гимнастический зал.
– Ну ладно, Мастер Ннанджи, – сказал он, – если мне больше некого тут рубить.., ты будешь первым!
Ннанджи многозначительно улыбнулся:
– Мои секреты – твои секреты, брат?
– Конечно, – ответил Уолли, – не думай, что я не доверяю морякам, Ннанджи, так как любое слово лжи для нас сейчас смертельно. Уверен, что колдуны имеют шпионов в Касре.
Он хотел сесть на выщербленную деревянную скамью, но решил, что ее бы не мешало почистить перед употреблением.
– Я думаю так. Шонсу проиграл, и проиграл плохо. В Аусе проиграл я. Два проигрыша, так? В Ове мы победили. Нам нужна еще одна победа! И я хочу получить молнии!
Не потеряй он сознание в Ове, он бы разглядел смертоносное оружие колдунов. У Ннанджи подобные мысли не возникали, но его уже нельзя было удивить подобными заявлениями.
– Ты хочешь поймать колдуна?
– Надеюсь, – сказал Уолли, – но еще больше мне нужны их молнии. Я убил бы ими быка или кого-нибудь в этом роде перед воинами и показал бы им, против чего они собираются выступать. Может, тогда они захотят меня слушать!
Его юного друга совсем не охватило радостное возбуждение, на которое надеялся Уолли. Он выглядел озабоченным.
– Но когда ты думаешь это сделать? Уйдет не меньше недели, по крайней мере, дойти до Сена и обратно; до Вула дольше. Сколько времени осталось до присяги воинов?
Уолли сказал, что столько, сколько их сможет продержать Тиваникси.
Ннанджи всплеснул ладонями.
– Брат, когда сбор присягнет, будет уже слишком поздно. Мы ничего не сможем с ними сделать.
Возможно и так, но Уолли не видел, чтобы он смог что-нибудь сделать и до этого события. Ничего, если воины не признают Шонсу лидером. Он был в слепом полете.
В этот момент появился Фиендори в сопровождении еще одного Шестого, Форарфи. Это был, как вскоре узнал Уолли, свободный меч, один из первых пришедших в Каср по призыву Богини. Он решил для себя, что Тиваникси – хороший человек, и присягнул ему уже через пару дней.
Любой Шестой почтет за честь предоставить свои услуги Седьмому, поэтому маски немедленно были надеты и работа пошла. Фиендори обладал взрывным характером, но в свои лучшие минуты показывал фехтование, достойное хорошего Седьмого. Форарфи был твердым Шестым высшей пробы и левшой. Уолли наслаждался поединком, возможностью делать что-то, в чем он был силен. Он принимал советы, перенимал новое, выискивал в памяти Шонсу не использованные им еще, полузабытые приемы, показывая их своим экспертам. Фиендори и Форарфи были энтузиастами, так же, как и Ннанджи, OHV могли фехтовать целый день. Ннанджи, естественно, тоже не мог равнодушно стоять в стороне, так что обычно проходило два поединка в высокой, эхом отзывающейся трапезной, два облака пыли поднимались восемью ногами.
Но даже и Шонсу, конечно, не мог фехтовать бесконечно. Решено было не доводить Уолли до изнеможения, чтобы долговязый воин не мог присоединить ехидную ухмылку к вызову. Поэтому перерывы устраивались постоянно. Приходил Хонакура, приводил высшего жреца, Кадиуинси, Седьмого, познакомиться с высоким гостем. Кадиуинси оказался почти таким же худеньким и древним, как Хонакура, но у него сохранилось еще несколько зубов, и нимб серебристых кудрей поднимался над его скальпом. Он был мил и изящен, и не особенно стар, разве что в сравнении с остроумным Хонакурой. Чуть позднее Хонакура привел других жрецов обсудить сапфиры Уолли, после чего отправился с ними за консультацией к храмовому казначею.