– Мы тут это… пива зашли попить, господине.
– Попили? – Невозмутимо поставив скамейку к столу, незнакомец (а кому, судя по всему – и очень даже знакомец!) уселся и вытянул ноги, обутые в дорогущие, из тонкой телячьей кожи сапоги. – Ну, попили – и проваливайте. Чего встали? Проветритесь, а завтра с утра – ко мне на беседу.
– Но, господине…
– Пшли!
Чужаки – а как только что хлестко дрались! – словно побитые собаки, поджав хвосты, покинули питейное заведение.
– Ах ты ж, рыло! – пришел в себя Лутоха. – Ты што ж это деешь-то?
Подбежав к незнакомцу, детинушка махнул кулачищем… и едва не упал – вроде бы ничего сидевший на лавке молодой человек и не сделал, так, чуть шевельнулся, а увесистый Лутонин кулак просвистел мимо.
Оглоед ударил еще раз – и снова мимо, а потом… Потом незнакомец чуть привстал и – всего два удара, быстрых, точных, практически без замаха: один в печень, другой – в переносицу. И все! Сомлел боец Лутоша – растянулся на грязном полу, раскинул руки.
– Господине, – нервозно переглянулись артельщики. – Кабы не зашиб ты его, дурачину.
– Да не зашиб, поживет еще. На улицу его вытащите, пущай там посидит, воздухом чистым подышит.
Одежда – вот что смутило артельщиков. Одет-то был незнакомец как настоящий князь: полукафтанец лазоревый с поясом златым, поверх него – кафтан длинный, узорчатый, распашной… а еще браслеты да кольца, да на груди – золотая цепь, и шапка соболья, и… Князь, как есть – князь. Или богатый боярин – не местный, местных-то все знали, но…
– Ой, господине! – ушлый приземистый мужичок – корчемщик – опомнился первым. Подбежал, с поклоном чарочку меду стоялого на серебряном подносе принес. – Угощайся да зла на наших робят не держи! Спросить дозволишь ли?
– Спрашивай, – хлобыстнув чарку, милостиво махнул рукой гость.
– Не ты ли бывшее Амосовское подворье купил? Тех самых купчин, что в Холмогоры перебрались?
Незнакомец поставил чарку на поднос:
– Ну, я купил, а что?
– Господи… – корчемщик поспешно перекрестился. – Так ты, выходит, князь?
– Выходит – князь, – усмехнулся молодой человек. – Князь Георгий Заозерский, можно попросту – Егор.
– Ой, господине-е-е! – ушлый хозяин заведения засуетился. – Гость-то, гость-то какой! Эй, слуги, а ну, давай столы… Вот сюда, сюда пожалуй, уж ты, князюшка, моей едой не побрезгуй – от чистого сердца ведь. От чистого сердца.
– Не, есть не буду – сыт, – подергал бородку Егор. – А вот еще одну чарку, пожалуй, выпью, коли нальешь. Да пойду – с ватажниками своими разобраться, который раз уже драки устраивают – посадниковы люди мне все время жалуются. Эх!
Корчемщик с поклоном подал еще одну чарку, которую заозерский князь тут же и опрокинул – а чего время зазря терять?
– Ваше здоровье, люди да гости новгородские!
– И тебе, княже, всего.
Все посетители дружно поклонились в пояс, а заглянувший с улицы Лутоня, уже успевший благополучно прийти в себя, пал на колени:
– Уж извиняй, княже. Да и людишек своих не ругай особо – то не они драку затеяли, мы.
– Разберусь, – махнув на прощание рукой, князь Егор покинул корчму – на улице верные слуги уже держали наготове коня, ватажники же, потупясь, стояли поодаль, переминаясь в грязи.
– Ужо я вам! – погрозив им плетью, молодой человек стегнул коня и, в сопровождении вооруженной саблями и короткими копьями свиты, поскакал к Великому мосту через Волхов. Там, в Детинце, ждал его для важной беседы сам новгородский «владыко» – архиепископ Симеон, кстати, добрый знакомец супруги Егора заозерской княжны Елены, терпеливо дожидавшейся мужа в недавно приобретенных хоромах.
Жена и встретила Егора уже поздним вечером – усталого и немножко пьяного, а потому – веселого. Встретила, как полагается – услыхав во дворе топот копыт, выглянула в оконце, выскочила на крыльцо высокое, поклонилась мужу – по новгородским понятиям, как всякая добрая жонка:
– Ой, явился наконец, сокол мой ясный. Уж все глаза проглядела.
Князь улыбнулся, обнял супругу, поцеловал:
– Хоть кто-то здесь рад меня видеть.
Так, обнявшись, вдвоем, и поднялись по крыльцу, благо ступени были широкие. Купчины Амосовы, у которых Егор по совету своей многомудрой супружницы купил усадебку, недаром считались богатейшими из богатейших и мало в чем себе отказывали – вот и хоромины выстроили изрядные – в шесть срубов, с горницами, со светлицами, с сенями, с «белыми» – с ордынскими поливными изразцами – печами. Амосовы были хорошими хозяевами: окромя хором, на усадьбе еще имелись различного рода мастерские, кузница, особая изба для гостей, несколько изб для воинов, конюшня, две бани и еще много всяких амбаров и хозпостроек. Да! Еще и мощный тын, и ворота с башней, и мощенный дубовыми плашками двор.
Все это хозяйство княжна Елена с удовольствием обустраивала, однако ж и свое родное Заозерье не забывала – любила. Вот, с неделю назад целый обоз туда отправила и теперь переживала – добрались ли? Эко, когда отправляла – морозец стоял, снег сугробами, а ныне что – снова весна-красна?
– Ты у меня сама, как весна! – улыбнулся Егор, разлегшись на ложе.
Кафтаны он давно уже скинул, остался в одной рубахе, с удовольствиям отдаваясь доброму домашнему жару – Елена сырости не любила и велела протопить печи.
– Велишь ли, госпожа, свечей зажечь побольше? – заглянув в дверь, почтительно осведомился мальчишка-слуга, невзначай купленный княгинюшкой на торжище за синеглазость и внешнюю похожесть на херувима, про которых ей как-то рассказывал все тот же отец Симеон.
Елена махнула рукой:
– Зажигай. И скажи там, чтоб стол в горнице накрывали… Пора уж.
Проводив взглядом слугу, княжна повернулась к мужу:
– Пока тебя не было – малец прибегал от князя московского посланника, Яндыза.
– Яндыз? – князь помотал головой. – Имя какое странное. Где-то я его уже слышал.
– Еще б не слышал! Тохтамышев сын, московским государем пригретый. Да пес с ним, завтра примем. – Хохотнув, Елена взяла ладонь мужа в свою, заглянула в глаза лукаво: – А помнишь, милый, ты обещал, что сегодня мы с тобой вдвоем трапезничаем… только ты и я…
– Ты и я… – тихо повторил Егор. – А ну-ка, погляди, что мне в глаз попало? Соринка, кажись…
– Где?
В домашнем приталенном платье темно-голубого бархата, с изящной золотой цепочкою на груди, Елена смотрелась сейчас истинной королевой: юная – чуть больше девятнадцати лет – длинноногая, стройная, с густыми золотистыми волосами, словно залитыми летним искрящимся солнцем… пухлые розовые губки, зубы жемчугом, густые ресницы, а из-под них – бездонные омуты васильковых глаз. И ямочки на щеках, когда улыбалась… впрочем, ямочки – не только на щеках, но и…