– А я что говорю? Она могла сместить все параметры на девяносто градусов, – заявил Птагонал с пьяной уверенностью.
– Значит, длина стала высотой, а высота – шириной?
– Не-не-не, – Птагонал покрутил пальцем. – Длина стала высотой, высота – глубиной, глубина – шириной, а ширина… – он рыгнул, – временем. Новое измерение, ясно? Еще одна сволочь – время. А остальные все – на девяносто. Градусов. Только… такого в этом мире быть не может, поэтому все царство должно было – хлоп и… ясно? Иначе люди у вас стали бы ходить наискось и стареть от этого. – Птагонал печально заглянул в кружку. – И каждый год вы становились бы старше на одну милю. Теппик ошеломленно взглянул не него.
– Вот тебе время и пространство, – продолжал Птагонал. – Ma-аленькая оплошность, и они сразу путаются. Три целых, один, четыре, один. Как бы ты назвал это число?
– Кошмар какой-то, – пробормотал Теппик.
– Правильно, черт побери. Кто-то, – Птагонал начал раскачиваться взад-вперед, – кто-то где-то когда-то создал вселенную любо-дорого посмотреть, как на… – Птагонал туманным взором обвел стол, – как на пирог. Не то что это чертово число, которое никогда не кончается, три целых, один, четыре, один…
– Значит, люди с каждым шагом будут стариться?
– Не знаю… Ты сможешь прогуляться назад в свои восемнадцать лет или отправиться поглазеть, во что ты превратишься, когда тебе стукнет семьдесят. Настоящее перемещение в ширину…
Бессмысленная улыбка появилась на лице Птагонала, и он медленно рухнул лицом прямо в свой обед, часть которого, правда, успела слинять [26] .
Теппик заметил, что философская шумиха вокруг несколько поутихла. Он поискал глазами Ибида.
– Никакого проку, – покачал головой Ибид. – Тиран и слушать нас не станет. Народ тоже. И тем не менее, – он бросил взгляд в сторону Антифона, – часть из нас остается при своем мнении.
– Этих чертовых цортцев надо проучить, – рявкнул Антифон. – Две сверхдержавы не могут существовать на одном континенте. И главное, все это дрянное дело затеялось только из-за того, что мы похитили их царицу. Конечно, я понимаю: молодость, возвышенные чувства, кипение крови, любовь…
Кополимер проснулся.
– Ты ошибаешься, – мягко заметил он. – Великая война случилась потому, что это они похитили нашу царицу. Одним взглядом она могла свалить тысячу верблюдов, как же ее звали – то ли на «А», то ли на «Тэ»?…
– Похитили нашу царицу? – воскликнул Антифон. – Гады!
– Я в этом совершенно уверен, – подтвердил Кополимер.
Теппику прискучил их спор, и он повернулся к Эндосу-слушателю. Тот по-прежнему ел, пережевывая пищу с видом человека, который более всего не свете обеспокоен своим пищеварением.
– Эндос?
Слушатель аккуратно положил нож и вилку рядом с тарелкой.
– Да?
– Они что, действительно сумасшедшие? – устало спросил Теппик.
– Чрезвычайно любопытно, – ответил Эндос. – Ну же, продолжай.
Он смущенно достал из глубин тоги клочок пергамента и тихонько положил его перед Теппиком.
– Что это?
– Счет, – пояснил Эндос. – За пять минут Внимательного Слушания. Большинство этих господ расплачиваются со мной в конце месяца, но ты, насколько мне известно, завтра отбываешь.
Теппику ничего не оставалось, кроме как отступить. Поднявшись из-за стола, он вышел в холодный сад, окружавший крепость Эфеба. Беломраморные статуи древних эфебцев, занятых тем или иным героическим деянием и совершенно нагих, выступали из зелени, и повсюду виднелись статуи эфебских богов. Отличить одних от других было весьма непросто. Теппик знал, что Диос сурово порицал эфебцев за то, что их боги слишком похожи на людей. Если бога не отличить от простого прохожего, любил повторять он, то как же люди узнают его?
Теппику была близка такая точка зрения. Согласно преданию, боги Эфеба действительно были похожи на людей; свою божественность они проявляли, лишь когда требовалось совершить нечто такое, на что простые смертные не осмеливались. Любимой проделкой эфебских богов, вспоминал Теппик, было превращаться в разных животных, чтобы в таком виде добиваться снисходительности высокопоставленных эфебских дам. Молва утверждала, что один из богов, преследуя свою суженую, даже превратился в золотой дождь. Все это наталкивало на интересные размышления о том, что же творится по ночам в хитроумном Эфебе.
Когда Теппик вернулся, Птраси сидела на траве под тополем и кормила черепашку. Теппик подозрительно пригляделся – уж не бог ли это, тайком добивающийся своего. Но черепашка никак не походила на бога. Если же это и был бог, то преисполненный самых благих намерений.
Черепашка неторопливо жевала салатный лист.
– Милая, маленькая черепашка, – просюсюкала Птраси и только тут заметила Теппика. – А это пты, – произнесла она довольно холодно.
– Ты немного потеряла, что не побывала там, – ответил Теппик, присаживаясь на траву. – Шайка маньяков. Когда я уходил, они били тарелки.
– Птрадиционное завершение эфебских птрапез, – кивнула Птраси.
– А почему не начало? – удивился Теппик, подумав.
– Потом они, наверное, будут плясать под звуки борзуки, – добавила Птраси. – По-моему, это птакая порода собак.
Теппик положил голову на руки.
– Надо признаться, ты уже неплохо говоришь по-эфебски, – сказал он.
– Спасибо.
– Правда, с легким акцентом.
– Языки – это часть программы, – заявила Птраси. – Кроме птого, моя бабушка говорила, что легкий птакцент – это очаровательно.
– Нас учили одному и тому же, – пожал плечами Теппик. – Убийца, где бы он ни был, всегда должен казаться немного чужим. В этом я преуспел, – горько добавил он.
Птраси стала массировать ему шею.
– Я ходила на птристань, – сказала она. – Там птакие штуки, вроде огромных плотов, ну знаешь, караваны моря…
– Корабли, – догадался Теппик.
– Они плавают повсюду. Мы могли бы отправиться на них куда угодно. Если захотим, весь мир раскроет перед нами свои сокровища.
Теппик рассказал ей о теории Птагонала. Птраси ничуть не удивилась.
– Это нечто вроде застоявшегося пруда, – заметила она. – Все птолько и знают, что ходить кругами вокруг старой лужи. Птак и живешь в уже прожитом времени. Все равно что моешься в птой же воде, где до птебя уже птысяча людей перемылась.
– Я хочу вернуться.
Пальцы, умело разминавшие затекшие мышцы, прервали свою работу.