– Убиты? – спросил он, справившись с эмоциями.
Гусев сказал:
– Я не знаю ни вашего прапорщика, ни его жену. Видел только мертвыми женщину в темно-синем платье в белый горошек и маленькую девочку, светловолосую, в сарафанчике.
– Они, скорее всего, – поджал губы лейтенант. – Как теперь Акимову сказать?
– Он тоже погиб, товарищ лейтенант, – ответил тот солдат, что поведал остальным о смерти прапорщика. – Пулеметной очередью его почти пополам перерезало…
Лейтенант досадливо поправил кепи и посмотрел на Гусева.
– Какая часть?
Павел ответил после небольшой паузы:
– Из штрафников я. Осужденный, бывший старший лейтенант Гусев. Вчера прибыли и сразу попали под раздачу.
– Остальные где?
– Не знаю. Наверное, погибли.
– За что в штрафники угодил? – поинтересовался лейтенант.
– За драку. Жениха своей бывшей девчонки избил. Дали два года общего режима с заменой на шесть месяцев штрафного батальона.
– Ясно, – сухо ответил офицер. – Сдать оружие.
Помедлив, Гусев протянул офицеру свой автомат.
Лейтенант передал его одному из бойцов и сказал, обращаясь к Павлу:
– За мной.
Они пошли. Причем офицер шагал рядом, будто и не конвоировал штрафника.
– Как зовут? – с чем-то похожим на участие спросил лейтенант.
– Павел.
– А меня Валерий. Куришь?
Гусев кивнул.
Офицер угостил сигаретой, прикурил сам и поинтересовался:
– Что за войска?
– Пехота.
– Мы, как видишь, желдорбат. Откуда вас доставили?
– Из Екатеринбурга. Я, вообще-то, местный, родился в Красноярске и восемь классов окончил.
– С возвращеньицем на родину, – невесело усмехнулся офицер. – Не повезло тебе, честно скажу. Видишь, какая тут жопа. А штрафников так и вообще косят пачками. Сам свидетель. Наш батальон в городе по соседству со штрафбатом стоял. Мыто там еще до начала боев встали, типа для поддержания порядка, то, се. Вот и поддерживали. А потом такое началось! Штрафбат пригнали – и сразу в мясорубку! Кто бы мог подумать, что так серьезно все обернется.
Лейтенант вздохнул и добавил:
– Нас только пять суток, как перебросили сюда, поближе к родным и привычным шпалам да рельсам. Честно говоря, думал, потише будет, не как в городе. Там вообще полный пипец. А оно и здесь полыхнуло! Так что не повезло тебе, брат. Ну, даст бог – уцелеешь.
Впереди показалось приземистое двухэтажное здание в облупившейся белой штукатурке, с грязно-желтыми разводами старой, давно подсохшей сырости от дождя.
– Комендатура у нас там, – пояснил лейтенант. – Ты давай, иди вперед, а я сзади пристроюсь. Чтобы все по уму было.
Павел беспрекословно шагнул вперед.
Все правильно. Он – штрафник. Его шесть месяцев начались…
Возле комендатуры стоял потрепанный, но еще вполне себе «живой» «ГАЗ-66» без тента. Он притулился около огневой точки из шпал и мешков с грозно торчащими двумя пулеметами Калашникова.
Лейтенант и Гусев беспрепятственно, под пристальными взглядами укрывшихся за мешками и шпалами солдат, подошли вплотную.
– Где дежурный? – спросил «железнодорожник», удивленный столь вопиющим нарушением караульной службы.
– А нема никаво, тарищ литинант, – развязно ответил один из солдат, намеренно коверкая слова, тем самым давая оценку произошедшему. – Убегли усе.
– Что значит «убегли»?!
– То и значит. Как началось вчерась, так и убегли, бросили нас на произвол судьбы, так сказать.
– Всем построиться у огневой точки, – сухо приказал офицер.
Суровый тон возымел свое действие.
Семеро бойцов – все рядовые – выстроились в одну шеренгу, торопливо поправляя обмундирование.
Пока лейтенант выяснял все обстоятельства, Гусев думал, что бардак, давно укоренившийся в армии и цветущий пышным цветом, незамедлительно дал свои всходы, стоило только запахнуть жареным.
Неожиданно, примерно в километре, грохнул взрыв. И тут же один за другим последовали еще и еще…
Утреннюю тишину разорвал сплошной грохот рвущихся снарядов.
«Полковая артиллерия! Боги войны, мать их!» – мелькнуло у Павла.
– В укрытие! – крикнул лейтенант и метнулся за мешки.
Остальные ринулись за ним.
Павел в амбразуру наблюдал за разверзшимся хаосом. Земля качалась под ногами, от грохота закладывало уши. А потом все пропало в клубах взметнувшейся до самого неба пыли.
И было не видно, как в щепки разбиваются вагоны, с лязгом отлетают колесные пары, кувыркаются, будто спички, шпалы…
Обстрел сместился ближе к комендатуре.
Уши уже не просто закладывало – появилось такое чувство, что рвутся барабанные перепонки. Почва ходила ходуном, дышать стало нечем.
Павел сжался в комок, притиснулся к мешкам так, что, казалось, вот-вот залезет под них, превратится в маленькую песчинку и спрячется, спасая свое тело – такое слабое и незащищенное.
какой-то солдат с дурным от страха лицом истошно орал:
– Не надо!!! Не надо!!! Не надо…
Но никто не обращал на него внимания.
«Господи… Господи… – шептал исступленно Гусев. – Отче наш, Иже еси на небесах! Да святится имя Твое. Да приидет царствие Твое. Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли…»
Дальше слов молитвы Павел не знал. Он и эти-то короткие, но наполненные поразительной глубиной и силой фразы запомнил случайно.
Лейтенант, тоже судорожно сжавшись, с белым лицом и пропавшими губами что-то шептал, а может, кричал – Гусев за грохотом разобрать не мог. Видел лишь круглые, наполненные животным страхом глаза.
Сверху сыпались комья земли и щебень, причиняя боль и добавляя паники, готовой захлестнуть разум, когда уже невозможно совладать с собою, когда надо бежать.
Бежать!!!
Как можно дальше и никогда не возвращаться, потому что человек создан, чтобы жить. Жить, а не умирать так глупо, непонятно за что и почему.
Обстрел прекратился как-то сразу. Мгновение назад еще все грохотало, и вдруг – тишина…
Лежащие вповалку люди зашевелились, неуверенно приподнимались, ожидая нового удара. Потом вяло отряхивались от пыли.
Оглушенные и почти раздавленные чудовищным ураганом солдаты потерянно глядели по сторонам и друг на друга. Каждый понимал – просто чудо, что им удалось выжить. Вместе с тем напуганные души сковал еще больший страх от осознания собственной уязвимости, неизбежного повторения подобных обстрелов, и нет никакой уверенности, что в следующий раз повезет.