Кончил думать, потому что замерз.
Возможно, не будь вода столь холодной, Александр Павлович думал бы менее категорично, менее резко, но пытки не способствуют диалектическому мышлению, а холодный душ для Александра Павловича был именно пыткой, и что самое обидное — ежедневной и добровольной. Александр Павлович на все шел, чтобы его несомненно здоровый дух находился все-таки в здоровом теле, а тридцать восемь — не восемнадцать, здоровье приходится поддерживать искусственно…
Растерся докрасна, ожил. Оделся, умостил «портсигар» во внутреннем кармане пиджака, вышел из дому и порулил завтракать плюс обедать в ресторан «Берлин», где у Александра Павловича с давних времен имелся знакомый метрдотель. А точно в восемнадцать ноль-ноль тормознул машину у институтского парадного подъезда.
Как ни странно, Валерию пришлось ждать. Она опоздала минут на десять, выбежала взмыленная, села в машину, тяжело дыша.
— За тобой погоня? — осторожно поинтересовался Александр Павлович.
Валерия крутанула водительское зеркальце к себе, секунду поизучала собственное отражение.
— Ну и видик… — Она вернула зеркало на место. — Нет, от погони я оторвалась.
— Что не поделили?
— Предзащита у моей девочки была. Тема сложная, она в ней плавает, а шеф как зверь…
Александр Павлович тут же записал неведомого шефа Валерии в свои единомышленники. Спросил:
— А может, он прав?
Валерия на Александра Павловича как на сумасшедшего посмотрела.
— Кто? Шеф?.. Он деспот и рутинер, — любила, ох любила Валерия «припечатывать» противников, вешать им ярлыки, как в магазине, чтоб — не дай бог! — не перепутать, — а девочка способная, должна защититься.
— Кому должна?
— Науке.
— Ах, науке… — с уважением протянул Александр Павлович, — тогда конечно… — И между прочим полюбопытствовал: — А мы что, так и будем стоять?
— Стоять?.. — Валерия взглянула в окно и засмеялась. — Да, действительно… Поехали, Саша, поехали, тут мои студенты ходят, смотрят…
— Стыдно, — немедленно согласился Александр Павлович. Он, как уже отмечалось, не любил спорить с женщинами. Тем более сейчас, когда у него был План. Именно так: с большой буквы… — А куда мы поедем?
— Домой. Я должна привести себя в порядок после такого боя.
Этот вариант очень устраивал Александра Павловича: впервые испытывать «портсигар» следовало в обычной для испытуемого обстановке, в привычном и расслабляющем окружении. Испытуемым была Валерия. Точнее: должна была стать, если получится…
Александр Павлович вел машину и ворчал для порядка:
— Бой, битва, сражение… Не жизнь, а сеча какая-то… А хочется покоя, тишины, мира…
— Покой нам только снится, — рассеянно сказала Валерия. Она смотрела в окно, думала о чем-то своем и Александра Павловича слушала вполуха.
— Банально, — немедленно отреагировал Александр Павлович.
— Зато верно… Слушай, Саша, помолчи чуть-чуть, дай мне в себя прийти.
— Ты еще там? — Он имел в виду предзащиту, так, кажется, назвала ее Валерия.
Усмехнулась:
— Я еще там. Не все высказала…
— Ну досказывай, — согласился Александр Павлович. — Можешь вслух. Считай меня шефом — деспотом и рутинером.
— Ты не деспот, — она легонько, кончиками пальцев, погладила его по щеке. — Ты добрый и тактичный. Ты во всем со мной соглашаешься: тебе так удобнее. Ты не стремишься меня переделать…
— А все стремятся?
— Не все, но многие. Вот шеф, например…
— Какой негодяй!.. А ты, естественно, не даешься?
— Естественно.
— А если и я начну тебя переделывать?
Сказал вроде в шутку, а прозвучало всерьез. И ответила Валерия серьезно:
— Уйду, Саша… — Она отвернулась, смотрела вперед. Впереди шла «Волга», на ее заднем стекле качалась зеленая ладонь с желтой надписью по-английски: «Внимание!» — Только ты не начнешь. Тебе этого не надо. И лень.
— Как знать…
— Знаю, знаю… — И замолчала, даже глаза закрыла. Устала, видимо, здорово.
«Тяжко вам бои даются, — думал Александр Павлович. — Вот уж и вправду не женское дело… Воины… А качать науку с боку на бок — женское?.. Много ль та девочка науке должна? Да ничего не должна!.. Вот наука ей должна. Как роды, к примеру, облегчить, совсем обезболить. Чтоб нарожала она с десяток мужиков. Воинов…» — улыбнулся про себя: по нынешним временам «десяток» — число нереальное, двое — уже перебором считается. Заикнись сейчас Валерии о втором ребенке — убьет. И вовсе не потому, что одна: был бы муж — его убила бы…
— Наташа дома? — спросил Александр Павлович, когда в лифте поднимались.
— Дома… — Валерия посмотрела на часы. — Уроки заканчивает.
— Точно знаешь?
— Есть домашний график.
Не преминул — вставил:
— В какой системе координат?
Посмотрела на него с интересом.
— Все-таки обиделся…
— Ни за что! — отчеканил. — Просто умные слова на ус мотаю.
— Ну-ну… Не забудь, что ты звонок обещал починить. Причем не мне обещал — Наташе. Она сегодня спрашивала…
— Про звонок?
— И про звонок, и про фокусы. Купил ты ребенка, иллюзионист… — затвердила наконец, как цирковая профессия Александра Павловича называется. А может, и раньше знала, только нарочно перевирала.
…Валерия принимала ванну или душ, Александр Павлович чинил звонок, а Наташа, которая, оказывается, график опередила, уроки уже сделала, стояла рядом с Александром Павловичем и держала винтики и изоляционную ленту.
— Запоминаешь? — спросил он.
Она кивнула.
— В другой раз сама сможешь?
— Вряд ли.
— Почему?
— Мама говорит: я к технике неспособная.
Разумно. Только с чего бы Валерии делать столь «антиэмансипационные» выводы? Не в ее стиле…
— А к чему ты способная? Она пожала плечами.
— Не знаю.
— А мама знает?
— И мама не знает. Это-то ее и расстраивает.
— Рано расстраиваться. Тебе десять?
— Десять. Мама говорит, что в десять лет человек уже должен определиться.
«Неопределившаяся» дочь — это, конечно, не может не огорчать Валерию. Интересно: сама-то она в десять лет знала про свои технические чудо-способности?..