Дальгерт на секунду представил, что душит раненого подушкой.
Те, кто от корней Тарна, знают лучше прочих – человеческая жизнь бесценна. Мертвые не возвращаются. И потому нельзя убивать. Ни врага, ни чужака, ни тяжелобольного, ни раненого. Человек или сам выбирает смерть, или смерть выбирает его – и уводит своими тропами. Однако он давно уже не тот мальчик, которого впервые привели в Горное Убежище и рассказали о дальних силах, о великом Равновесии, его Богах, Хедине и Ракоте, о духе Познания, о Хаосе и магах с острова Брандей.
Он давно перестал примерять реалии Тарна к миру, в котором выпало родиться. И убивать ему уже приходилось. Только это никогда раньше не был прикованный к постели раненый. И это еще никогда не был свой человек.
Потому Дальгерт и тянул время – смотрел, как мучается его связной, мучился сам и никак не мог решиться…
А ведь еще засветло нужно успеть сходить к Спи-камню. Нужно найти потерянное письмо. Что в нем? Новые инструкции? Приказ покинуть город? Или какая-то новая информация о схарматах?
– Где этот Спи-камень?
– Старое кладбище… от него тропа… мы овец водим. Там к реке… и вдоль…
– В ущелье?
– Нет… по реке прямо. Его ни с чем не спутаешь… он один. Голая скала. А под ней луг… трава… сеном пахнет… там…
Даль решился.
Вытащил священный знак Спасителя. Не тот, который ему вручил отец Леон, а свой, старый. В новом еще только предстоит насверлить отверстие, насыпать крупинки грязно-белого порошка. Секрет яда Геда не раскрывает никому. Он действует почти мгновенно.
Даль давно решил, что если попадется, то умрет именно так – до того, как его передадут в руки палача.
Вот только пастух вряд ли сможет проглотить сухие крупинки. Дальгерт нашел стакан, налил немного воды из кружки на столе, высыпал яд и тщательно размешал.
За окном садилось солнце.
Там, снаружи, стрекотали кузнечики, прощаясь с белым днем. Тихо…
В открытое окно долетал слабый запах овечьего навоза и травы.
Он отвернулся от окошка, сделал шаг к постели.
Пастух лежал, вытянувшись, слепо смотрел в потолок. Он не дышал.
Дальгерт с невыразимым облегчением выплеснул отраву за окно. Тщательно вымыл и вытер стакан. И только после этого открыл дверь в кухню.
– Хозяйка…
Женщина кивнула. Она не плакала и казалась очень худой в черном траурном платье. Она все знала еще утром, когда приходил лекарь.
Пришлось посторониться, пропуская ее в комнату.
И в этот момент в дверь застучали. Это вернулся Левик и привел священника.
Старое кладбище – узкая полоска земли, на которой кое-где лежат гранитные или мраморные плиты, испещренные надписями на незнакомых языках, – осталось позади. Дорога к Спи-камню действительно оказалась нахоженной и удобной. И камень в последних лучах уходящего дня Дальгерт узнал сразу. Он действительно там был один такой. Великан играл в камушки, один укатился на луг, да там и остался. Раза в четыре выше Даля, для того, чтобы называться скалой, он еще был слишком мал, но и с другими, рассыпанными неподалеку отголосками великаньей игры, ни в какое сравнение не шел. Вот и было у него свое, особое название. Может, пастухи и дали камню имя, заимев привычку отдыхать в тени его крутых боков.
Было тихо. Действительно, пахло сеном.
Но тишина была недоброй, ветер после жаркого дня казался слишком зябким, а запах – густым. Луг и лес за ним глядели на гостя настороженно.
Дальгерт шел как в разведку. Старался не торчать на открытой местности, от священных одежек избавился еще на кладбищенских плитах, и сам не слышал собственных шагов. Здесь, на севере, светло бывает и ночью. В августе это уже не тот свет, при котором можно читать книгу или разбирать карту, но Даль был рад и этому.
Он без труда нашел место, где на пастуха напали псы. Трава примята, кое-где вырвана, выворочены комья земли.
Легко представить, как здесь все случилось. Даль поежился.
Псы выскочили из зарослей глухого разнотравья, как из-за ширмы… бежать от них было некуда, разве на камень лезть. Но крутобокий камень не оставил жертве никакого шанса. Вот палка, разломанная и измочаленная собачьими зубами. Вот обрывок одежды. Трава, темная от крови. Вот шапка.
Почему псы оставили жертву? Решили, что человек мертв? Или услышали какой-то приказ? Теперь уже никто не ответит.
Даль обошел вытоптанное место, проверяя каждый ком земли. Письма не было. Значит, или забрали пастухи, или тот, кто отдал приказ собакам.
Напоследок Даль поднял шапку. Она намокла от крови, была порвана и вдавлена в грязь овечьим копытом, но под ней лежал порванный, измызганный полиэтиленовый пакет, а в пакете угадывалась бумага.
Даль отошел к камню, от зажигалки затеплил огарок. Торопливо размотал послание…
Пес, видно, трепал его вместе с шапкой. А потом все это вместе попало в кровь. Разобрать хоть что-то не получалось. Даль решил, что сделает это позже, когда встанет солнце. А пока – пора назад. В город. Ему в любом случае нужно вернуться до утренней мессы. В свою очередь, это означало, что Даль не может сейчас тратить время и заходить на Каменный Спуск.
Надо идти к Кузнецу.
Кузнец отворил на нетерпеливый стук, осветил гостя масляной лампой, поморщился, узнав.
– Дальгерт Эстан. Ждал вас вечером. Что вас задержало?
– Я расскажу…
– Пошли в дом. Но тихо! Младший приболел, только уснул.
У Кузнеца большая семья, четверо детей. Он осторожен и внимателен.
В кухне Кузнец поставил лампу на стол. Поправил плотные шторы. Посмотрел вопросительно. Это очень высокий, крепкий мужик с простоватым лицом в обрамлении густой, но короткой бороды. Даль на его фоне выглядел мальчишкой.
Он коротко рассказал о гибели пастуха.
– Плохо, – вздохнул собеседник. – У меня сейчас нет другого надежного человека.
– Он успел передать последние сообщения. Напали на него на обратном пути. Он нес письмо для меня. Письмо я нашел, но оно…
Он показал порванный лист, еще влажный от крови.
– Хочу попробовать разобрать хоть что-то. В город вернуться не успеваю.
– Хорошо. Работай. Я не буду мешать.
Хозяин ушел, а Даль просидел над письмом почти два часа. Смог разобрать лишь несколько слов, да и то не был уверен. «Остаться на месте» и «вероятность осады». Если со вторым все более-менее ясно, то первое вызывало сомнения. После этих слов стоит точка. Что там было до? Предостережение это или приказ? Или вовсе не имеет отношения к Дальгерту лично?
Даль решил, что послушается этих слов и пока останется. Он не любил быть далеко от событий.