— Привыкай, Миша…
— К чему привыкать-то, Иван Андреевич? — воспитанник получил разрешение в неофициальной обстановке обходиться без чинов, чем с охотой пользовался.
— Мир меняется, и по обыкновенной своей привычке в худшую сторону. — Борчугов потянулся к штофу. — А привыкать нужно к тому, что завтра он станет еще хуже.
Мишка пожал плечами, ничего не понимая. О каком ухудшении говорит командир полка, если жизнь стремительно улучшается прямо на глазах? Вот кто он был еще два дня назад? Никто, конопатый недомерок, которому рупь цена в базарный день. А нонеча? Обут в настоящие сапоги, одет в ушитый по фигуре мундир! Парадный, правда, но подполковник Бердяга объяснил — до присяги государю о ином мечтать бесполезно. Но даже этого хватило, чтобы увидевшие Миньку соседи снимали шапки и величали Михаилом Касьяновичем. Тем более приятно слышать сие не от крепостных, а от крестьян вольных — полковник Бенкендорф своими полномочиями объявил деревню Воронино государственной собственностью. А Федора и Митьку Полушкиных наградил полусотней десятин из земель князя Шаховского. И дабы поименованный князь не явил претензию, выдал крепчайшую бумагу, позволяющую свободным землепашцам жаловаться прямиком канцлеру графу Ростопчину.
Не-е-е… что-то чудит Его превосходительство! Жить стало лучше, жить стало веселей. А что англичашек повесили, так туда им, ворам, и дорога! Мамку убили, отчима убили, бабку Евстолию убили… Спаси, Господи, государя Павла Петровича!
— Не понимаешь ты меня, Миша, — продолжал Иван Андреевич. — Тебе война кажется игрой… Да, так оно и было… выигранные битвы, выигранные кампании… Мы шли в бой, как на парад! Развернутые знамена, барабанная дробь, флейты, ровные ряды, яркие мундиры! А что видим сейчас?
— Что? — Минька опять ничего не понял, но на всякий случай решил поддержать беседу.
— А сейчас приходим к тому, что любая война превращается в бойню. Все в ней подчинено единственной цели — убить противника. Нет, не противника — врага. Уже нет никаких правил, никаких приличий… Да чего объяснять, сам когда-нибудь поймешь. Ладно, хватит о грустном. Давай, Миша, выпьем!
— Я же не пью, Иван Андреевич.
— Это правильно, — одобрил Борчугов и попытался встать. — Эх, ноги не держат.
— Ложились бы почивать, Ваше превосходительство.
— Вечным сном? — генерал захихикал и погрозил пальцем: — Уж не читаешь ли мои мысли? Ты колдун?
— Я?
— Ты! Докажи, что не так!
— Вот истинный крест!
— Не-е-е, такие доказательства не считаются. Водки мне еще принеси.
— Это я мигом, Иван Андреевич.
— Мигом не нужно. И это… Миша… ты не торопись…
Выскочившего из избы Миньку перехватил карауливший у крыльца подполковник Бердяга:
— Гусар Нечихаев!
— Я, Ваше высокоблагородие!
— Поди сюда. — Иван Дмитриевич указал мальчишке на лежавшее у хлева бревно. — Присаживайся, разговор есть.
Внутри у Миньки все похолодело — точно так отчим отзывал в сторону для разговора, а потом отослал подальше от опасности. Неужели и сейчас?
— Я никуда из полка не уйду!
— Тебя разве кто гонит? — удивился Бердяга. — Иван Андреевич за водкой послал?
— Ага! Только не сказал, в котором месте ее взять.
— Сейчас найдем, не переживай. Только вот что, гусар Нечихаев… ты бы пистолеты у него забрал, а?
— У кого?
— Ну не у меня же!
— А-а-а, понятно. А зачем?
— Ну, мало ли что. У нас вон почти все офицеры рапорта об отставке написали, а если еще без командира останемся…
— Как это об отставке?
— Да вот так! Приказ, мол, выполнили, а далее дворянская честь не дозволяет!
— А вы, Иван Дмитриевич?
Бердяга улыбнулся:
— А я, Миша, из казаков родом, у нас честь в службе царю и Отечеству, а не в лыцарских доблестях. От лукавого они. Так пистолеты заберешь?
— Заберу!
Часом позже
— Пфе, господа! — Корнет Сысоев демонстративно швырнул саблю на стол. — Я не знаю, чем руководствовался Иван Андреевич, отдавая столь бесчеловечный приказ, но отныне не желаю более служить в опозорившем себя полку! Вот так!
— Браво, Митенька! — Рядом с первой саблей грохнулась еще одна. — Мы офицеры, а не палачи!
— Потише, господа, — подполковник Бердяга кивнул в сторону печки. — Своими воплями вы разбудите ребенка.
Предупреждение запоздало — сдвинулась занавеска, и показалось заспанное детское лицо. Дашка оглядела собравшихся офицеров и строго спросила:
— А де мамка?
— Она скоро вернется, — натянуто улыбнулся Иван Дмитриевич. — Ты поспи еще немного, и мама придет.
Девочка сморщила нос:
— Не пидет — глисяне мамку вбили. И тятьку вбили. И бабуску вбили. А де Мися? Тозе вбили?
— Здесь он! — Бердяга обрадовался поводу сменить тему разговора. — Миша сейчас придет.
— Мися пидет! — согласилась Дашка. — Он глисян плогонит?
— Обязательно прогонит. Их непременно нужно прогнать.
— Глисяне плохие… Мися глисян вбьет?
— Ну, конечно же.
— А вы?
Тишина… чей-то вздох, напоминающий стон… Почему-то очень больно смотреть в требовательные глаза ребенка.
Шепот:
— Господин подполковник.
— Слушаю вас, корнет.
— Порвите, пожалуйста, мое прошение об отставке… — и уже во весь голос: — Мы их прогоним! Веришь? Обязательно прогоним! И еще будем вальсировать на твоей свадьбе!
Разве можно верить гусарам, когда они что-то обещают девушкам? Обманул и этот — штаб-ротмистр Ахтырского гусарского полка Дмитрий Сысоев погиб в безумной рубке под Прагой ровно через пять лет. Иван Дмитриевич тоже не выполнил данного Дашке слова — генерал-лейтенант Бердяга убит австрийской пулей при штурме Вены в тот же год.
А свадьба… свадьба была! И старый фельдмаршал Борчугов танцевал обещанный вальс, поскрипывая протезом, а потом пил цимлянское, роняя слезы в бокал. Героям можно плакать! Тем более от счастья, тем более в день, когда идет под венец приемная дочь!
Документ 19
ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОРЪ Всемилостівҍйше соизволилъ пожаловать:
Георгиевское Оружіе: Полковникамъ: пҍхотныхъ полковъ: Виленскаго, Казиміру Кампраду за то, что въ бою 31-го августа и 1-го сентября 1801 года у д. Великія Козюльки, временно командуя, въ чинҍ подполковника, названнымъ полкомъ и находясь въ передовыхъ окопахъ, подъ огнемъ противника, безъ ближайшихъ помощниковъ, лично руководилъ дҍйствіями полка и, исполняя постановленную задачу, атаковалъ и занялъ дер. Великія Козюльки, взялъ въ плҍнъ 526 англічан и захватить 4-хъ орудійную непріятельскую батарею. Арзамасскаго Его Императорскаго Высочества Великаго Князя Михаила Павловіча, Даніилу Бекъ-Пирумову за то, что въ ночь съ 31-го августа на 1 сентября 1801 года, будучи начальникомъ боевой части, въ составҍ баталіона пҍхотнаго Арзамасскаго полка и — дружины, получивъ задачу атаковать сильно укрҍпленныя позіціи южнҍе и сҍвернҍе дороги Копорье-Воронино, своимъ мужествомъ, беззаветной храбростью и разумнымъ командованіемъ, подъ губительнымъ ружейнымъ, и въ упоръ артилерійскимъ огнемъ, довелъ атаку баталіона и дружины до удара холоднымъ оружіемъ, выбилъ врага изъ укрҍпленія надъ с. Боботово, закрҍпилъ захваченный важный участокъ позиціи за собой, чҍмъ обезпечілъ успҍхъ сосҍднимъ частямъ, при чемъ ротами были захвачены два тяжелыхъ орудія, стрҍлявшихъ въ упоръ и защищаемыхъ шведской пехотой.