Он мне так обратную амбаркацию решил залегендировать. А мне перед историками стыдно. Их с началом перестройки много помирать стало. И всех в рай направляют. Ну ладно, не всех. Есть ещё и лауреаты Нобелевских премий, и германофилы всякие вермонтские. Это, конечно, не наш контингент. А честных, тех к нам. Думаете мало их, честных историков? Очень даже много. Оба они честные. И Ломоносов, и Гумилёв. Правда и умерли задолго до перестройки.
А перестроечные историки трусами на рынке торгуют. И зря смеётесь. У меня знакомый доктор наук натуральным бельём от кутюр капиталец изрядный сколотил. Жена у него шьёт на машинке, а он на рынке стоит. Жена до торговли не доросла. Обычный кандидат.
Опять отвлёкся. Да, так и приходится мне от Ломоносова с Гумилёвым прятаться. Я же на работе по форме ходить обязан. Всё в том же доспехе орлёном. Правда вместо сабли огненный меч положен, да разве в ножнах видно. Как набежали раз, да как давай донимать расспросами: — «Расскажи, Ермак Тимофеевич свою родословную». Ладно удачно на Ерофея Хабарова стрелки перевёл. А сам бежать. С тех пор от них и бегаю.
Эх, утро, хмурое раннее утро. Да что за сволочь непотребная тебя выдумала. Это не вопрос. Крик архангельской души. С трудом отрываю голову от подушки и безуспешно пытаюсь прихлопнуть надоедливо дребезжащий будильник. Не нахожу заразу. Потом всё же осознаю, что это внутренний мой будильник, и прихлопнуть его не получится. Да, как всё же въедаются привычки человеческие. Но ведь, с другой стороны посмотреть, созданы то они по образу и подобию. Так что, может, и мы просто тянемся к эталону? Нет, «Эталон» мы вчера не пили.
Стоп, стоп, стоп. Так и до крамолы недолго додуматься. Но всё же, Он тоже так с похмелья страдает? Да, Господи, тогда очень сочувствую. Если у меня, с малой частичкой твоей искры так башка раскалывается, то представляю как оно по полной программе. Это Изя виноват. " Попробуй, — говорит, — просто божественный коньяк". Вот и накушались во славу Твою, прости меня Господи, аж до положения риз.
Кстати о ризах. Я так и уснул вчера одетый. Так-с, а почему в валенках и тулупе? Какие тулупы? Хоть бы какая собака кофе сварила. Собака? Собака… Кажется были вчера собаки. А лучше рассолу… Или квасу. И пиво тоже буду… Но пива нет. Есть собаки. Какие ещё собаки? Откуда у меня в спальне ездовые собаки в комплекте с нартами? Так, в холодильнике тоже нет пива. А собаки были… Точно, это собаки выпили моё пиво. Но не в холодильнике. Да снимите с меня этот тулуп. И дайте квасу. Или минералки холодной. И пиво тоже буду. А коньяк больше не буду. Разве что водочки. Но самую капельку. Только холодную-холодную до тягучести. И из хрустального графинчика налью её в хрустальную же рюмочку… И под селёдочку… А собакам не налью. Они моё пиво выпили. Или это Изя выпил? Изя — собака! А разве бывают ездовые таксы? Кто притащил в мой дом таксу? Такса, у тебя есть пиво? Моё пиво. Да, и своего нет. Есть только короткие кривые ноги, длинные уши и наглая, длинная морда. Убери морду и перестань меня лизать. Собака. А ведь от тебя тоже пахнет винищем. Кто напоил таксу? Изя? И снимите с меня этот тулуп. И валенки снимите. И сварите мне кофе. Такса, ты умеешь варить кофе? А что ты вообще умеешь? И не лезь под диван. Чем ты там звенишь? Такса, дай я тебя поцелую. Ну и что, что коньяк? Мы по чуть-чуть. Лекарство. Такса, ты пьёшь коньяк? Ой, как хорошо! Ты закусывай, ушастый, закусывай. Погоди, окурки из шпротов уберу. Ну что, ещё по стописят? Да помню я про командировку. Нет, такса, кофе мне варить ты не будешь. Да ладно, чего нам с бутылки на двоих будет. А под диваном точно ничего нет? Да верю я тебе. А на полюс со мной поедешь? На охоту пойдём. Не веришь? Зря. Что значит, какой из меня охотник? Да я весной на открытии охоты… А ты знаешь, что весной уток девочек нельзя стрелять? Точно тебе говорю. Только селезней. Ты не знаешь кто такие селезни? Ну ты тундра неогороженная. Селезни в садах и огородах живут. Мерзкие такие, склизкие. А по ночам они вылезают и жрут клубнику. Вот за это их и стреляют. Как это на полюсе уток нет? А куда же они весной летят? Ах, не долетают… Что, ты по уткам не спец? Тогда на медведя пойдём. На белого медведя. Норы? Да, наверное, в норах живут. Там же деревьев нет, гнёзда вить негде. И я говорю, что втроем веселее. Третий? Изя. Это он наше с тобой пиво выпил. Изя — собака!
Житие от Израила
Я знал, знал, что такому негодяю, как Гиви, нельзя доверить нашу летопись. Вы считали, сколько раз он назвал меня собакой? А сам? А сам припёрся на причал за двадцать минут до отхода парохода изрядно поддавши, с таксой на поводке, ружьём на плече и с сумкой, в которой что-то заманчиво звякало.
— Сколько лет — одна зима! Где тебя вероятные противники носили? Почему в тулупе посреди лета и что это за барбоска за тобой увязался?
Гиви видимо был не в состоянии усвоить столько информации зараз, и потянулся к сумке, решив помочь себе очередным апгрейдом. Но передумал, и поднял на меня свой ясный взор.
— Не трогай такса, гнида ООНовская! Нашёл барбосу. Это, между прочим, родной папа лабрадора Кони. Он ещё твою жену научит щи в сортире варить. Изя, твоя жена умеет варить щи?
Не понял. Мой непосредственный начальник уже не знает моего семейного положения? Да и своего, кстати. Нам жёны по рангу не положены. Ну, разве что во время командировок в качестве прикрытия. Оно, конечно, качество разное бывает. Но после двух-трёх командировок иллюзии развеиваются. Это людям хорошо. Пожили чуток женатыми, и вот уж помирать пора. А у нас… Жуть. Представить себя женатым на молодке возрастом по десять тыщ лет? Увольте. Лучше уж как Люцик. Ему, кстати, отдельное спасибо. Именно после его бунта наше безбрачие было утверждено официально. Во избежание, так сказать, и впредь.
— Где наш корабль? — Гиви мутным взглядом изобразил разглядывание порта. — И ты зачем выпил моё пиво? Наше, с таксом, пиво.
— Да никакого пива я не пил. Ни с таксами, ни с раками.
Гиви не поверил почти чистой правде и опять спросил.
— А корабль?
Я махнул рукой в сторону тринадцатого причала.
— Вот он, наш красавец. Не видишь что ли?
— Ой мать…мать…мать…мать… — Чайки долго вторили эху, метавшемуся в тесноте Кольского залива.
Житие от Гавриила
Вот мать моя. Хоть и не было у меня её никогда, а вспомнить пришлось. Даже протрезвел сразу. Нет, ну что творят. Что творят, уроды. Ну зачем же понимать так буквально! Или это я просто чего-то не понял?
— Изя, я, правда, вижу это?
— К сожалению. Наши придурки, тебе ли не знать наших придурков, шутить не умеют. Приказ шефа выполнили точно и в срок.
Я не знаю, почему Изя так спокоен, но меня уже начало колотить от злости. Это надо же было догадаться! У тринадцатого причала попыхивал дымком, как недорезанный большевиками буржуй сигарой, самый настоящий "Челюскин", кокетливо украшенный разноцветными флажками. Да ещё издевательски поблёскивал под незаходящим ночным солнцем надраенными медяшками, словно только что сошёл со стапелей копенгагенской верфи. Ещё раз — мать…мать…мать…