— Поддержу. И закончу как однофамилец.
— Дурак ты, Серго, хоть и полковник с аксельбантом, — рассердился Сталин. — Ещё его родственником назови. Розенфельд генерального штаба. Я серьёзное дело предлагаю, и не надо тут сопли гимназические по мундиру размазывать. Ну, что решил? Или предпочтёшь остаться на съедение Якиров с Уборевичами?
— Я с Вами, Иосиф Виссарионович. — Сказал Каменев, окончательно сделав выбор. — И какая от меня требуется помощь?
— Любая, Сергей Сергеевич. Преданных людей у меня много. Настала очередь подбирать умных. — Сталин закусил мундштук трубки, глубоко затянулся, и, без всякого перехода, спросил. — Что-нибудь удалось накопать на Ягоду?
— Ничего, — покачал головой замнаркома, — только две группы из армейской контрразведки пропали бесследно.
— Ты думаешь…?
— А кто ещё? — Ответил на невысказанную мысль Каменев. — Мутно там всё очень, и непонятно.
— Вот и разберись. Хочешь, назначим тебя председателем ОГПУ, вместо Менжинского? Правда, идиш выучить придётся, а то за своего не примут. Вижу, что нет желания. Как же, гвардия руки не подаст синему мундиру. Мать вашу за ногу!
— Но товарищ Сталин….
— Что? Ты думаешь, это я управляю страной? Если бы так. Это Ягода ей управляет, сволочь. И прочая свора коминтерновцев недобитых. Чего так уставился? Или наслушался моих речей на пленуме четыре года назад? Забудь. Если нужно для дела — и речи говорить буду, и к чёрту в кумовья пойду. Есть такая профессия, Серго, — Родиной руководить. А ты мне тут про Коминтерн заливаешь. Знаешь, сколько валюты уходит на поддержку революционного движения за границей? И я не знаю, всё по секретным счетам проводится. Или ты считаешь, что тот же немецкий или английский пролетариат революции хочет? Положил он с пробором на все марксистские идеи, да и на нас с тобой. Да хрен с ним, с марксизмом, жили без него с семнадцатого года, и ещё больше проживём. А денег я им больше не дам.
Жалобы Генерального секретаря на тяжёлую жизнь были прерваны вежливым стуком в автомобильное стекло. Рядом с машиной стоял начальник личной охраны. Прежде чем открыть дверку, Сталин сказал:
— Обдумай всё ещё раз, Сергей Сергеевич. И одно запомни — неважно, что я говорю на пленумах. Это политика. Вот зимой съезд соберём, и ещё раз всласть наговоримся. Пока же, работать нужно. И ещё, проследи, что бы ни одна собака не пронюхала о моём отлёте. А то лишний раз боюсь даже в Крым съездить, вернусь, и в своём кресле увижу постороннюю морду.
Самолёт давно уже улетел, но Каменев ещё долго сидел на подножке ЗиСа и курил одну папиросу за другой. Разные мысли крутились в его голове, пихая друг друга в борьбе за первоочерёдность. Но вот, наконец, самая насущная одержала победу. Он поманил одного из охранников, так и просидевших всё время в стоящих поодаль машинах.
— Поликарпов ещё здесь?
— Никак нет, товарищ замнаркома. Ушёл.
— Плохо…. А знаешь, братец, отвези-ка ты меня в Метрополь.
Второй пилот уже больше часа переминался в тесной кабине, и до сих пор не придумал способа вежливо попросить Иосифа Виссарионовича уступить своё место. Но возможность поговорить с Самим, пусть даже под громкий гул двигателя, стоила натруженных ног.
— Так Вы говорите, товарищ Байдуков, наша авиация самая передовая в мире, и потому непобедима? А как, с точки зрения опытного лётчика, может выглядеть будущая война?
Польщенный военно-воздушный ветеран, двадцати шести лет от роду, придвинулся ближе, что бы товарищ Сталин не упустил ни одного слова.
— Мы всех победим. Да. И сразу. Могучий и грозный воздушный флот Страны Советов, вместе с пехотой, артиллеристами, танкистами свято выполнит свой долг и поможет угнетённым народам избавиться от палачей.
— Свежая мысль, — одобрил Иосиф Виссарионович, — но нельзя ли поконкретней?
— Да, я ясно представляю — бомбардировщики, разрушающие заводы, железнодорожные узлы, мосты, склады, спиртзаводы и позиции противника. Армады краснозвёздных воздушных крейсеров наносят бомбовые и торпедные удары по сухопутным и морским силам врага. Штурмовики, атакующие ливнем огня колонны войск, артиллерийские позиции. Десантные корабли, высаживающие свои дивизии в глубине расположения противника. Далее в дело вступает артиллерия, а затем Красная Армия победным маршем заканчивает операцию с деморализованным и разбитым врагом. И ясно вижу, как товарищ Тухачевский будет докладывать по телефону: " Здравствуйте, Климент Ефремович! Нет…В сводках никакой фантастики…Наоборот, я сознательно преуменьшил…Пленных? Много, очень много…Трофеи? Я боюсь, вы не поверите, Климент Ефремович. Да мы сами не верим…Потери незначительные…"
— А потом?
— А что потом, товарищ Сталин? Победу одержим. Представляете, какое счастье и радость будут выражать взоры тех, кто в Кремлёвском дворце примет последнюю республику в братство народов всего мира!
Командир экипажа во время этого разговора деликатно отвернулся, старательно изображая юного натуралиста, рассматривающего проплывающие внизу облака. Но избежать вопросов не удалось и ему.
— Вы что скажете по этому вопросу, Валерий Павлович?
— Ничего не скажу, Иосиф Виссарионович. Я истребитель, а не стратег.
— Тогда скажите мне, товарищ Чкалов, как истребитель — хорошие ли у Красной Армии самолёты?
— Хорошие, товарищ Сталин. Но надеюсь, что в случае войны нам дадут другие.
— Это почему? Чем не нравится вот эта машина? Громов дал ей очень лестные рекомендации, а после некоторых модернизаций по его замечаниям…
— Я разве спорю. Только воевать на ней нельзя. Из вооружения — только четыре пулемёта, от истребителей противника не отобьётся. Да с такой скоростью, его любой пацан из рогатки достанет.
— Ну, не скажите. Все-таки "Рекорд дальности".
— А смысл в этом рекорде, товарищ Сталин? Допустим, долечу я на нём до Лондона или Парижа, и что? Спалить пять тонн дефицитного бензина для того, что бы сбросить одну тонну бомб и не вернуться?
— Ты, Валера, не понимаешь, — вмешался Байдуков, — наши рекорды должны показать всему миру превосходство советской техники и социалистического строя.
Чкалов проворчал себе под нос что-то очень матерное.
— Что, Валерий Павлович?
— В облачность входим, говорю. Буду подниматься выше, всем приготовить кислородные маски.
— Это ещё зачем? — Подозрительно разглядывая непонятное резиновое изделие, спросил Сталин.
— Чтоб морда не треснула, ой, извините. В смысле, мы сейчас на большую высоту поднимемся, а там воздуха мало. — Командир обернулся ко второму пилоту. — Эй, полководец, буди штурмана, а сам ложись спать, не мешайся под ногами. Через два часа меня сменишь.
— Я и сейчас могу за штурвал сесть, — заупрямился Байдуков, желая продемонстрировать Генеральному секретарю своё мастерство.