При упоминании о еде офицеры переглянулись, и дружное рычание голодных желудков ненадолго заглушило грохот близких трехдюймовок. В победном шествии по Литве как-то не озаботились приобретением полевых кухонь, хотя не раз попадались, брошенные разбегающимся противником. Некоторые даже с горячей кашей и супом. Нет, от трофейных харчей брезгливо воротили нос, предпочитая пообедать в ближайшем ресторане или трактирчике. Удивительная страна — численность населения не намного превышало количество разного рода заведений. И магазинчики на каждом углу, где продавалось всё, вплоть до контрабандных кондомов, но трудно было найти самый обычный хлеб. Может быть, лавочники его прятали, опасаясь вместо денег получить расписки с отсрочкой платежа на три года? Вот и приходилось набирать сухой паёк шпротами и солёным сыром. Да, странные люди. В ресторанах такой проблемы не было. Стоило усталому офицеру сесть за столик и положить автомат на крахмальную скатерть, как тут же возникал официант. Или как тут по-местному, шестёркас? Да не обеднеют же буржуи, тут все соглашались с большевиками, с пары-тройки кружек пива? Недурственного, надо заметить. Лучше него в этих местах варят разве что в Лиде, что под Гродно.
Но там сейчас поляки. Ну, ничего, — лиха беда начало. За три неполных дня почти весь север страны был захвачен. Правда, было приказано считать что освобождён. А с южной стороны вот-вот должны были перейти через границу три отдельных роты, составившие костяк антиполького восстания литовского народа. Никто не знал, что это за роты, и многие вспоминали своих товарищей по эмиграции, незадолго до того исчезнувших из Парижа по невыясненным причинам. Некоторое склонялись к мысли о возможном участии в деле остатков Последней Эскадры из Бизерты, но их домыслы отклонялись как смехотворные.
Только полковник Дёмин не гадал и не предполагал. Он знал точно. Ещё вчера был получен приказ — по занятии аэродрома подготовить его к принятию добровольцев и выйти на соединение с заброшенными в польский Вильно советскими пограничниками, выполняющими операцию "Красный реванш". Были даны точные инструкции, приметы красного командира и его псевдоним — Макс Имушкин.
Артиллерийский обстрел закончился, видно батарея князя Башарова выпустила последние снаряды, и роты опять начали подниматься. Короткими перебежками, прячась за осевшими сугробами, порой залегая в ближайших воронках, бойцы пошли вперёд, стреляя на ходу в сторону молчавшего ДОТа.
— Пару пулемётов бы на фланги поставить, — мечтательно произнёс есаул, поднимаясь в полный рост. — Прикрыть ребят хоть немного.
Дёмин тоже поднялся с земли и зло сплюнул в сторону.
— Не травите душу, Дмитрий Иванович. Знаю что нужны, только нет их. Сука, как на прогулку собрались.
— Да кто же знал? — возразил Хванской. — Литовцы драпали не сопротивляясь, даже танки побросали. Дерьмовые, правда.
— Что мне эти танки? Где они? Я и распорядился их сжечь. Предлагал же генерал Архангельский пару "Максимов" прихватить. Из тех, что у местного ополчения отобрали. Нет, отказался. Не захотелось лишних десять пудов с собой таскать.
— Будет вам на себя наговаривать, Николай Константинович. Против таких укреплений даже пушки не всегда помогают.
Будто в подтверждение этих слов амбразуры ожили, и Хванской еле успел повалить рванувшегося к ним полковника.
— Вы что себе позволяете, есаул? — крикнул Дёмин, тяжело переворачиваясь набок.
— Не пущу, понял? — зашипел в лицо есаул, переходя на "ты". — Не твоё это дело, на пулемёты в атаку ходить.
— Там же мои…
— И мои тоже, и сам я уже там, — Хванской подтянул за ремень валяющийся рядом автомат, встал и побежал вверх по склону к залёгшим ротам.
Минут через двадцать он вернулся, тяжело дыша и пригибаясь под свист пуль.
— Ещё шестерых…. Начали окапываться.
— Жалко. А я тут прохлаждаюсь.
— Ваше место сзади, Николай Константинович. И ещё… извините, не сдержался.
— Да ладно, Дима, оставим официальность. Не первый год вместе. К чему раскланиваться?
— Не скажите, командир полка, как никак.
Полковник в ответ только хмыкнул:
— Угу, полководец. Ни штаба, ни тыла. Даже адъютанта нет. И вообще — я же военный инженер. Моё дело мосты строить. Выбрали командовать, как старшего по званию.
— Кто же знал, что всё вот так обернётся? Вроде как в Москву с Антоном Ивановичем ехали. Зачем нам штабы нужны были?
Подоспевший посыльный отвлёк и не дал ответить:
— Ваше превосходительство, на батарею прибыл генерал. Вас просит подойти.
— Хорошо, идём. А генерал какой? Деникин?
— Никак нет. Тот, который большевик. И собака с ним.
— Будь он неладен, — проворчал Хванской, отряхивая грязь с мокрых колен. — Его только не хватало. Будет тут всякая сволочь краснопузая нас воевать учить.
— Не любите Вы их, Дмитрий Иванович, — заметил Дёмин.
— А за что любить, простите? Я уж не говорю про сожжённые и разграбленные имения — дело благое, и сам бы участие принял. Тем более ни у Вас ни у меня их и не было никогда. Дело в другом…. Вот скажите мне, чем это прославился генерал Архангельский? С кем воевал? Когда, на каких фронтах? Неизвестно? А сейчас надует щёки важно, и потребует взять ДОТ через пять минут. Пошёл он к чёртовой матери, такой главнокомандующий.
— Но Антон Иванович прислушивается к его мнению.
— Ну и что? А я Советам не подчиняюсь. Что он предложит нового? Залить амбразуры бензином и поджечь? До них ещё доползти нужно. Сколько уже народу положили?
Вспомнив о потерях, полковник потемнел лицом и стиснул зубы.
— Вы идите вперёд, Дмитрий Иванович. Я чуть позже, пока к разговору подготовлюсь. Мандражирую что-то.
Есаул понимающе улыбнулся и снял с пояса обтянутую брезентом фляжку.
— Не желаете для храбрости?
— Коньяк?
— Спирт.
— Давайте. Да идите с Богом, догоню, — Дёмин подождал пока Хванской не повернётся, и перекрестил уходящего в спину. — Извини, Дмитрий Иванович, но там лежат, в первую очередь, мои люди.
Оставшись один, он открутил пробку у фляги и собрался, было, отхлебнуть. Потом резко остановился, вспомнив что-то. Достал из нагрудного кармана плотный бумажный пакет, и, открыв его, бережно развернул платочек с кружевами по краям и едва заметными инициалами в уголке.
Резкий выдох…несколько торопливых глотков…и приложил к губам тонкий батист, вдыхая едва уловимый и почти забытый аромат.
— И ты прости…
Николай Константинович с треском разорвал памятный платок на узкие полосы, расстегнул полевую сумку на боку, достал две гранаты и связал их между собой. Ещё раз посмотрел вслед есаулу, вздохнул, перекрестился, и неторопливо пошёл в обратную сторону.