– А еще меня послал Великий Базилевс к Великому Князю Татинскому, Славельскому, Булгарского ханства покровителю, прочих земель и народов владетелю…
Заскучавший было черт перебил на полуслове:
– Тогда снимаю с себя полномочия. Княже, можно остаться пресс-секретарем?
– Это как? – тихо спросил Савва у стоящего рядом волхва.
– Сейчас прессовать начнет, – предположил Серега.
Получивший молчаливое одобрение Николая черт обернулся к румийцам:
– Прошу любить и жаловать – я теперь лицо официальное. А где посольские дары от вашего Базилевса?
Опешившие послы молча, но дружно показали глазами на шатер, откуда уже раздавался азартный перезвон и советы ходить с бубен.
– А вот и нет, не угадали, – не согласился рогоносец. – Это мое золото! И камни мои! Базека, сколько там?
– Мизер неловленный, – откликнулся кот. Но потом переспросил: – Или ты про деньги?
– Ага.
– Так, мелочи немного… Но нам с тобой хватит.
– Все равно мало. Во сколько посольскую одежду оценишь?
Базека не стал надрывать глотку, а сам вышел для осмотра. Но много ли времени нужно опытному взгляду?
– Сотни две дам, не больше. Вот у этого рубин поцарапанный, а у тех брильянты немного желтоваты. Хрень, короче говоря, а не брильянты. Тем более такая огранка давно уже не в моде. И тряпки пыльные… Они в них что, по улице ходят что ли? Моветон, как сказал бы один мой знакомый маркиз. Ну так что, отдаешь? Дороже все равно никто не возьмет.
– Я не покупать – князю в подарок.
– У нас намечается бал-маскарад?
– Нет, но совсем ничего не взять…
– Тогда и сотни хватит – княжескому величию приличествует скромность.
Глушата посмотрел на Николая, испрашивая одобрения, и тот кивнул, тщательно пряча усмешку в усах.
– Раздевайтесь! – Пресс-секретарь замахнулся вилами.
Через минуту посол чрезвычайный и два полномочных стояли в одних набедренных повязках, а чуть поодаль лешаки-танкисты с увлечением мародерствовали над слугами и конвоем.
– А теперь подите прочь! – Черт ударил левой рукой по сгибу правой, указывая направление. – Для нашей чести уроном будет с голозадыми обезьянами разговаривать – невместно. Прочь, я сказал. Молчать!
Николай не стал дожидаться развязки комедии и сбежал в шатер, где упал на мягкие подушки и уже во весь голос расхохатался. Появившийся следом Савва присел рядом в низенькое складное кресло и с кряхтением вытянул ноги. Когда вошел волхв, Шмелёв уже успокоился и просто всхлипывал, а заботливая русалка вытирала ему слезы собственноручно вышитым платочком.
– Значит, война? – Серега опустился прямо на расстеленный на земле ковер. – Не надорвемся?
– Война, – подтвердил Николай. – И заметь – не мы ее начали. Да и идет она уже давным-давно.
– Будешь мне объяснять.
– Именно.
– А Орда?
– А что Орда? Половину с Божьей помощью одолели, да и вторая от нас никуда не денется. Это так, пустяки.
Волхв промолчал, краем уха вслушиваясь в негромкое бормотание ученого кота:
– Это на корабли… пушек еще… И город в Крыму построю… два города. Хватит, нет? Займу… корону надо будет заказать… котам корона положена или как?
А у Патриарха совсем другие мысли крутились. Что война? Румийцы далеко, и пока их золото дойдет до возможного агрессора – всегда можно успеть подготовиться или нанести упреждающий удар. Тут иное не давало покоя:
– Послушай, Николай Васильевич, а кто такой Спящий?
А Шмелёв уже положил голову русалке на колени, зевнул сладко, до хруста в челюстях, и ответил с закрытыми глазами:
– Разве не видно? Спящий – это я.
Из записок Николая Шмелёва
«Мне опять снятся странные сны. Такие и раньше снились, но этот был особенно ярким и запоминающимся.
Я шел едва заметной тропинкой, вьющейся по огромному ржаному полю, и видел вдалеке, на самом краю, высокое дерево, в тени которого сидел, привалившись спиной к стволу, седой старик. Самое удивительное – знаю, кто он.
Тропка долго петляла, но вот дошел и сел рядом, разделив сосредоточенное молчание. Дедушка улыбнулся и достал из лежащей у ног котомки два яблока – одно протянул мне, а другое привычным движением вытер о подол вышитой рубашки и с хрустом раскусил сам.
– Угощайся.
Покатал подарок на ладони – мелкое, не больше китайки, красное с одного бока. Помню варенье из таких в детстве. С веточкой.
– Спасибо. Или лучше – благодарю?
– Ты прав, второй вариант меня всегда больше устраивал.
Мы помолчали. Каждый о своем.
– Не стесняйся, ешь яблоко.
– То самое?
– Оно.
– А где змий?
– Его и не было никогда. Вы сами придумали, чтобы оправдать собственную дурость. Да что же не кушаешь?
– Честно сказать? Боюсь.
– Чего? Это просто сон.
– А если нет? Что-то не чувствую в себе готовности к знаниям.
– Сомневаешься? Это хорошо. А вот тот мужик не сомневался, сожрал – и дело с концом. Несколько двусмысленно звучит, не находишь? Да… и кроме знаний о природе поноса он ничего больше не приобрел. А ты кушай яблоко, кушай! Специально самое спелое выбирал.
– И я познаю суть добра и зла? А потом железной рукой погоню всех в светлое будущее, являясь истиной в последней инстанции?
Старик печально улыбнулся:
– А сейчас разве не так? Впрочем, когда-то и я шел по этому пути.
– Читал. А мне это зачем? Повторять ошибки только потому, что создан по образу и подобию твоему?
– Да что ты цепляешься к этой фразе? На ней свет клином сошелся? Я дал гораздо больше – свободу выбора и свободу воли. А что до ошибок… ты совершаешь не мои, свои. Без всякого познания добра и зла.
Хм… будто не знаю, что не безупречен. Но зачем тыкать носом, пусть и во сне?
– И какие же ошибки?
– Сам посмотри, – старик показал рукой на поле. – Видишь тропинку?
– И чего? Тропинка как тропинка.
– Но ведь ты шел не по прямой, хотя цель была блага и светла. Это я про себя, если не понял.
Ну что за манера говорить притчами?
– Но не топтать же колосья? Чужой труд нужно уважать.
– А мой?
– Это как?
– Ты идешь по моему полю с мечом в руке… Пусть даже не всегда сам рубишь… Но я тоже старался.
– Создавая сорняки?