— Там какой-то шум… да нет, это лошадь в нетерпении бьет копытами… Если это так, — равнодушно прибавил он, — то какое мне дело до того, что это за шум? Нет, я должен смотреть и слушать совсем другой шум и совсем в противоположной стороне! Боже мой! Я вижу какую-то тень за деревьями… но нет! — И Бернар напряженно уставился в темноту. — Да, — сказал он таким глухим голосом, что, казалось, будто он исходит из самой глубины его сердца, — это женщина! Она останавливается… нет, она продолжает идти… она проходит через поляну… Теперь я могу увидеть!
И он издал звук, похожий на рычание:
— О! Это Катрин! Он ее увидел! Он встает! Нет, он к ней не подойдет! — с этими словами Бернар опустился на одно колено и, медленно подняв ружье, прошептал: — Катрин! Катрин! Пусть кровь, которую я пролью, будет на твоей совести!
Трижды молодой человек приставлял приклад ружья к своему плечу, трижды его рука тянулась к спусковому крючку, но каждый раз он останавливался.
Наконец, весь в поту, задыхаясь, он отбросил ружье и прошептал:
— Нет! Я не убийца! Я — Бернар Ватрен, а это значит, что я — честный человек! Боже милосердный, помоги мне! — И сломя голову, он бросился в лес, даже не зная, куда он бежит.
Снова воцарилась тишина.
Демон, толкающий Матье к осуществлению его замысла, мог видеть, как тот выбрался из шалаша и, затаив дыхание, пополз к подножию дуба, в свою очередь посмотрев в сторону источника Принца. Протянув руку к ружью, которое оставил Бернар, он прошептал:
— Ну, тем хуже для него! Зачем у него столько золота? Вор берет то, что плохо лежит!
И он в свою очередь прицелился в Парижанина. Вспышка молнии пронзила ночь. Раздался выстрел, и Луи Шолле упал, издав громкий крик.
В ответ послышался другой крик. Это была Катрин, которая в изумлении остановилась, увидев Парижанина вместо своего возлюбленного, а сейчас в ужасе убегала, увидев, как соперник Бернара упал замертво.
В то время как около источника Принца разыгрывалась ночная драма, ужин, который должен был открыть мэру кулинарные способности матушки Ватрен, подходил к концу, омраченный отсутствием Бернара.
Стенные часы пробили половину девятого. Аббат Грегуар уже два или три раза поднимался из-за стола, собираясь уходить, но не таков был дядюшка Ватрен, чтобы так просто отпускать своих гостей.
— О, нет, нет, господин аббат, — говорил он, — не раньше, чем вы произнесете последний тост!
— Но, — сказала мать, волнуясь и не теряя из виду, что место Бернара оставалось пустым, — Катрин и Франсуа должны были быть здесь!
Она не осмеливалась сказать о Бернаре, хотя все время думала только о нем.
— Но где же они могут быть? — спросил Ватрен. — Они только что здесь были!
— Да, но они вышли один за другим, а чокаться в конце ужина в отсутствие тех, кто был в начале, приносит несчастье!
— Но Катрин не могла уйти далеко, она где-то здесь. Позови ее, жена!
Матушка Ватрен покачала головой.
— Я уже звала ее, — произнесла она, — но она не ответила!
— Она ушла десять минут назад, — сказал аббат.
— А ты смотрела в ее комнате? — спросил Ватрен.
— Да, но ее там нет.
— А Франсуа?
— О, что касается Франсуа, — сказал мэр, — то мы знаем, где его найти, потому что он пошел запрягать лошадей!
— Мсье Гийом, — сказал аббат, мы будем надеяться, что Бог простит нас за то, что мы произнесем тост в отсутствие тех, кто покинул наш стол; ведь уже поздно и я должен возвращаться домой!
— Жена, — сказал Ватрен, — налей еще вина мсье мэру, и давайте послушаем нашего дорогого аббата!
Аббат поднял стакан, наполненный на одну треть и своим нежным и тихим голосом, которым он разговаривал с Богом и бедняками, сказал:
— За мир в этом доме! — сказал он. — За союз отца и матери, мужа и жены, без которого невозможно счастье детей!
— Браво, аббат! — воскликнул мэр.
— Спасибо, мсье! — сказал дядюшка Гийом. — И дай Бог, что бы сердце, которое вы хотите тронуть, не осталось равнодушным к вашим словам!
И он бросил взгляд на Марианну, чтобы дать ей понять, что это было сказано в ее адрес.
— А теперь, мой дорогой Гийом, — сказал аббат, — я надеюсь, что вы позволите мне сходить взять мое пальто, шляпу и трость, и я попрошу господина мэра проводить меня в город, скоро пробьет девять часов!
— О, идите, дорогой аббат, — сказал мэр, — а я тем временем должен кое-что сказать дядюшке Ватрену, прежде чем уехать!
— Пойдемте, господин аббат, — сказала Марианна, погруженная в глубокие размышления тостом достойного священника. — Мне кажется, что ваши вещи в соседней комнате!
— Я следую за вами, мадам Ватрен, — ответил аббат и вышел вслед за ней.
В этот момент пробило девять часов.
Гийом и мэр остались вдвоем. Несколько минут они молчали. Каждый предоставлял другому возможность заговорить первым. Наконец, Гийом решился.
— Ну, мсье мэр, — сказал он, — поведайте мне ваш рецепт, как стать миллионером!
— Прежде всего, дорогой мсье Гийом, вашу руку в знак дружбы!
— О, с удовольствием!
И, стоя по разные стороны стола, мужчины протянули друг другу руки над остатками того знаменитого торта, о котором так волновалась матушка Ватрен.
— Ну, а теперь, — сказал Гийом, — я слушаю ваше предложение.
Мэр откашлялся.
— Вы получаете 750 ливров в год, не так ли?
— И еще пособие в 150 ливров, всего — 900 ливров.
— Вам, вероятно, потребуется девять лет, чтобы заработать девять тысяч франков?
— Вы считаете, как Архимед, мсье Рэзэн!
— Со своей стороны, дядюшка Гийом, — продолжал мэр, — я предлагаю вам заработать эту сумму за триста шестьдесят пять дней!
— Ну, давайте посмотрим, в чем дело! — сказал дядюшка Гийом, ставя локти на стол и подпирая голову руками.
Мэр хитро улыбнулся.
— Речь идет о том, дядюшка Гийом, чтобы, проходя мимо некоторых деревьев в лесу, вы иногда закрывали глаза на то, что они не всегда принадлежат моей партии. Это совершенно не трудно сделать, поверьте мне! — И чтобы показать, что это действительно очень легко, честный торговец последовательно закрыл оба глаза.
— Понятно! — сказал Гийом, пристально посмотрев на него. — Так вот какое средство вы мне предлагаете!
— Мне кажется, оно стоит всех других! — возразил мэр.