— Что, есть перелом? — спросил Джек.
Доктор Веббер этого не находил. Собственно, он убедился, что нога не сломана, но в таких вещах никогда нельзя быть уверенным, и во всяком случае выражать такую уверенность вслух было бы неосмотрительно. В медицинских журналах постоянно приводились случаи переломов, случаи врачебных ошибок с пренеприятными последствиями для врачей. А с Джеком Виксом связываться было опасно. Доктор Веббер, надо прямо сказать, струсил перед Джеком и объявил:
— Придётся сделать рентгеновский снимок.
Джек Викс нашёл, что это хорошая мысль.
— А что если мы уложим его в кровать на сутки? — услужливо предложил доктор Веббер. — Пролежать сутки в постели тебе не повредит, Берт. А это даст возможность поставить правильный диагноз. Как вы находите?
И Джек и Берт нашли, что это наилучший манёвр при данных обстоятельствах. Берта уложили в постель в мужской палате, а отец его отправился прямо в клуб и позвонил Геддону в отделение Союза, в Тайнкасл.
— Алло! Алло! — начал он осторожно. — Это Том Геддон? Говорит Джек Викс, Том. Знаете, Том, контролёр в «Нептуне». — (С Геддоном Джек разговаривал совсем другим тоном, чем с доктором Веббером.)
— Ну, в чём дело? — донёсся в телефон отрывистый голос Геддона. — И говорите покороче, пожалуйста. Не целый же день мне вас слушать. Что такое?
— Да я насчёт моего парня, Берта, — начал Джек весьма заискивающим тоном. — Тут дело идёт о нападении и преследовании. Вы должны выслушать, Том.
Целых пять минут слушал его Геддон. Он сидел по другую сторону провода, прижав трубку к уху, и мрачно слушал, с ожесточением грызя ногти и сплёвывая огрызки на лежавшую перед ним папку.
— Ладно, — сказал он, выслушав до конца. — Ладно, говорю! Я приеду!
Двумя часами позже, когда Артур поднялся из «Парадиза» наверх и, выйдя из клети, шёл по двору, Геддон уже сидел в конторе, ожидая его. Увидев Геддона, Артур почувствовал удар в сердце. Он вдруг весь похолодел.
Геддон не встал с места и сидел с угрожающим видом, словно прирос к стулу. Он не начинал разговора.
Молчал с минуту и Артур. Он прошёл в ванную, вымыл руки и лицо. Затем вернулся, вытираясь, но видно было, что умывался он рассеянно, так как руки его оставляли на полотенце тёмные пятна. Он встал спиной к окну, продолжая вытирать руки. Нужно было что-то делать, это немного успокаивало нервы. Вытирая руки, он чувствовал себя увереннее. Пытаясь говорить небрежным тоном спросил:
— Что на этот раз привело вас сюда, Геддон?
Геддон взял со стола линейку и вертел её в руках.
— Вы сами это знаете, — ответил он.
— Вы пришли из-за Викса, — сказал Артур. — Но я ничего сделать не могу. Я уволил его за дерзкое неподчинение правилам.
— Вот как?
— Его застали курящим внизу, в «Глобе». Вам известно, что там обнаружен гремучий газ. Я истратил массу денег на то, чтобы сделать этот рудник безопасным, Геддон. Я не хочу, чтобы произошла новая катастрофа, ужаснее первой.
Геддон удобно скрестил ноги, все ещё вертя линейку. Он не спешил. Но в конце концов заговорил.
— Берт Викс в больнице, — сказал он, обращаясь к линейке.
У Артура все внутри точно оборвалось. Ему чуть не стало дурно. Он перестал тереть руки полотенцем.
— В больнице!
И затем, через минуту:
— Но что с ним такое?
— Вам лучше знать.
— Я не знаю.
— Думаю, что у него сломана нога.
— Не верю я этому, — закричал Артур. — Я ему ничего не сделал. Мистер Гудспет был при этом. Он вам скажет, что это ерунда.
— Виксу назавтра назначено просвечивание — тогда увидим, ерунда или нет. Это распоряжение доктора Веббера. Я только что из больницы.
Артур был очень бледен: у него ослабели ноги, пришлось присесть на подоконник. Он вспомнил, что Берт Викс за дверью полетел на пол.
— Ради бога, Геддон, — сказал он тихо. — Скажите, к чему вы клоните?
Геддон положил линейку. Геддон не признавал никаких «нежностей» и «братской любви к ближнему». Ему, по роду его обязанностей, полагалось быть суровым и настойчивым, и он не намерен был отступать от своих обязанностей.
— Слушайте, Баррас, я буду говорить прямо. Вы сегодня вышли из себя и напали на рабочего. Не отпирайтесь. Не важно, что сделал этот человек. Но вы учинили над ним физическое насилие. Вы почти сломали ему ногу. А это дело серьёзное. Тут уж возвращением на работу не отделаешься. Это — уголовное преступление. Не перебивайте меня! Я говорю от имени всех рабочих, которые ещё остались на вашем проклятом руднике. И стоит мне поднять палец, как они все забастуют.
— А что даст им забастовка? — сказал Артур. — Им работа нужна, а не забастовка.
— Рабочие должны стоять друг за друга. Задев одного, вы задеваете всех. Не нравится мне этот рудник. Он у меня на примете с тех пор, как здесь произошло несчастье. Я не намерен допускать никаких глупостей.
От резкого тона Геддона у Артура упало сердце.
— Да знаете ли вы, сколько каторжного труда я вложил в этот рудник? — слабо запротестовал он. — Что вы затеваете?
— Вы это скоро узнаете, — отвечал Геддон. — Мы сегодня в шесть часов созываем собрание в клубе. Рабочие очень волнуются. Я вас только предупредить хотел. Теперь бесполезно вам что-нибудь предпринимать. Дело кончено. Вы попали в переделку. Да, в чертовски неприятную переделку!
Артур молчал. Он как-то обмяк весь, ему претил Геддон и угрозы Геддона. Эти угрозы входят в обязанности Геддона. Он старается его запугать и, кажется, успешно. Но в глубине души Артуру не верилось, что Геддону удастся поднять рабочих, они слишком дорожат работой, чтобы решиться бастовать. Во всём районе царила страшная нужда, город кишел безработными. Те, кто ещё работал, считались счастливцами.
Артур встал и сказал утомлённо:
— Делайте, как знаете. Я уверен, что вы не захотите вовлечь рабочих в беду.
Геддон тоже поднялся. Он привык, чтобы хозяева стучали кулаками по столу и рычали на него и требовали, чтобы он убирался к чёрту. Он привык к переругиванию, проклятиям, угрозам и богохульствам. Ему платили за то, чтобы он воевал, — и он воевал. Летаргия Артура вызвала что-то вроде жалости в его глазах.
— Я все сказал. О дальнейшем вы узнаете.
И с коротким поклоном вышел.
Артур стоял неподвижно. Он всё ещё держал в руках полусвернутое полотенце и теперь аккуратно сложил его, прошёл в ванную и повесил его на горячую трубу. Потом заметил, что полотенце не совсем чисто, снял его и бросил в пустую ванну.
Он переоделся в своё обычное платье. Сегодня ему было не до ванны. Он всё ещё ощущал усталость, тупое безразличие, физическую слабость. Всё представлялось нереальным. Собственное тело казалось ему чем-то невесомым. Он был очень впечатлителен и склонен остро все переживать, но когда впечатление переходило некоторый определённый предел, он становился к нему нечувствителен. Такое именно оцепенение души он испытывал сейчас. Он вдруг увидел себя в небольшом четырёхугольнике зеркала, висевшего на белой кафельной стене. Неудивительно, что он чувствует такое изнеможение. Он казался десятью годами старше своих тридцати шести лет. У глаз — морщины, волосы потеряли блеск, и макушка почти облысела. Зачем он тратит напрасно свою жизнь, превращается раньше времени в старика, гонится за бредовыми идеалами, влюблённый в безумную мечту о справедливости? Другие наслаждаются жизнью, пользуются вовсю своими деньгами, а он торчит тут, на этом унылом руднике, тянет лямку, не видя благодарности. В первый раз Артур подумал: «Боже, какой я дурак!»