Мы поговорили еще немного шепотом, а затем направили стопы в гости к Зое. Нам хотелось узнать, как поживает ее мать — девочка Элла. Может, смотрит тайком на фотографию Железного Дровосека или шьет новый кафтан для своего верного друга Пугала.
Но едва мы ступили за дверь, как наши ноги захлюпали по воде. Она вливалась в коридор широким журчащим ручьем. А с лестничной площадки третьего этажа слышались возмущенные голоса жильцов. Мы бросились на шум и наткнулись на толпу людей, сгрудившуюся перед трубой, которую только что ремонтировал слесарь. Я увидел в толпе свою бабушку и родителей Феликса и Яши. Здесь же стояла девочка Элла.
Я улыбнулся ей по-свойски, давая понять, что мы-то знаем теперь, что ее строгость — это всего лишь маскировка. Но Зоина мать решила скрываться до последнего и в ответ на мою улыбку нахмурила брови.
— Тут что-нибудь натворили дети, — объявила она, не сводя с нас пронизывающего взгляда.
У трубы в это время выпрямился высокий худой мужчина из третьей квартиры («Дон-Кихот!» — подумал я с замирающим сердцем), так вот, жилец из третьей квартиры поднял над головой какую-то мокрую штучку и сказал:
— Товарищи жильцы! Здесь поставлен простой картон! Да, да, представьте, обычный картон!
А мы улыбались по-свойски девочке Элле. Я лично даже громко шепнул, будто обращаясь к кому-то другому:
— Элла, Элла!
Как потом рассказывали братья, Зоина мать вздрогнула и возмущенно сказала, глядя прямо на нас:
— Это же форменное преступление: ставить картон в такое ответственное место.
— Дети тут ни при чем, — возразил отец Вениамина, пожилой колобок. — Здесь недавно работал слесарь. Я проходил мимо него и видел, как он чинил трубу.
— Базиль Тихоныч?! — воскликнул мой кандидат в Дон-Кихоты. — Не может быть!
— Да, да, это не похоже на него, такой добросовестный мастер, — заговорили жильцы нашего дома.
— А может, это какой-нибудь коммандос? Берет зеленый какой! — предположила моя бабушка, и я догадался, что она всеми силами хочет отвести подозрение от Базиля Тихоновича.
— Да откуда же взяться зеленому берету у нас? А трубу чинил сам слесарь, — возразил пожилой колобок.
— В самом деле, если не слесарь, так кто же тогда? — спросил кто-то из наших жильцов. — Может, с Базилем Тихонычем что-то стряслось?
— Придется выяснить, — сказал кандидат в Дон-Кихоты. — Больше-то, наверное, никто и близко не подходил к трубе.
Я посмотрел на Яшу. Яша посмотрел на меня и вдруг закричал истошно:
— Слесарь не виноват! Не виноват слесарь!
А я помчался по коридорам, по лестницам нашего дома. Я еще не знал, что буду делать, когда увижу Вениамина. Но мне нужно было найти его во что бы то ни стало, даже если он скрывается под землей.
Однако Вениамин, ни капельки не таясь, шел по коридору третьего, этажа, насвистывал песенку, помахивал бидончиком для молока.
— Реалист! Реалист! — закричал я, обрадовавшись скорой встрече — Они хотят на него написать! Они думают, что это он. Скажи им, Реалист, что это неправда!
— Дурачок! Я же и хотел этого, чтобы подумали на него, — промурлыкал Вениамин.
Я остолбенел. Мне не верилось, что человек может сознательно сделать пакость. Мне казалось, что такое случается только в книгах. И то для того, чтобы книга была интересной.
— Реалист, ты шутишь? — спросил я.
— Во-первых: что за фамильярность? Какой я тебе Реалист? Великий Реалист! Вот кто! А во-вторых: я никогда не шучу — так будет с каждым, кто выдумывает небылицы! — высокомерно ответил Вениамин.
— Тогда я скажу сам. Мы с Яшей видели все! — сказал я, чтобы он понял, что у него нет другого выхода, как пойти и честно признаться самому.
— А вам никто не поверит! Вы еще сопляки! — промурлыкал Вениамин с наглой усмешечкой.
— Ты — Синяя Борода! Ты — Айртон! И не Рошфор вовсе! Он был не совсем подлый! — закричал я, чувствуя, как от сильного приступа ярости кружится моя голова.
Но Вениамин захохотал, открыто издеваясь и надо мной, и над Базилем Тихоновичем.
Тогда я зарычал и, наклонив по-бычьи голову и поэтому ничего не видя перед собой, бросился на врага. Великий Реалист поднял свой бидончик и выставил мне навстречу холодное алюминиевое дно.
Я больно ударился лбом о дно бидона. Из моих глаз посыпались искры. Я нащупал рукой стенку, сполз на пол и присел у стены, не столько от боли, сколько от обиды. В моих ушах еще раздавался гадкий мурлыкающий смех удаляющегося Реалиста. Вот он дошел до конца коридора и, помахав мне издевательски рукой, свернул на лестничную площадку.
— Неужели у Базиля Тихоныча будут неприятности?
Эти горячие слова произнес Феликс, когда я встретился с ребятами и рассказал о своем поединке с Вениамином-Реалистом, который, к несчастью слесаря, закончился моим поражением.
— А мы так ждали Вениамина. Ну просто обидно, когда вспомнишь об этом. А он даже не сверстник нам, — сказал с горечью Яша.
— В том-то и дело, — сказал я. — Поэтому мы не можем оказать не него хорошее влияние.
Так, обсуждая самые острые события дня, мы вышли на улицу и побрели куда глаза глядят. А навстречу нам шагал толстый ученый-зоолог из девятой квартиры. Тот самый, у которого стояли два замечательных аквариума с рыбками. Мы тотчас остановились и напрягли все свое внимание, потому что разминуться с ученым-зоологом было трудно даже на самой широкой улице. Он вечно ходил, погруженный в глубокие умные мысли, глядя поверх наших голов, и его предоставленные самим себе ноги в любое мгновение могли понести тяжелое всесокрушающее тело прямо на встречных прохожих.
Но на этот раз ученый-зоолог тоже остановился и посмотрел на нас ясным, осмысленным взглядом.
— Именно вы-то мне и нужны! — воскликнул он, озаряясь счастливой улыбкой.
Его сообщение прямо-таки ошеломило нас. До сих пор ученый-зоолог замечал только животных, а люди для него не существовали. Это говорила Зоина мать моей бабушке. Бабушка ей возражала, что так только кажется, что на самом деле он очень отзывчивый человек. Но мы склонялись на сторону Зоиной матери, потому что ученый-зоолог совсем не обращал на нас внимания. Но мы видели сами, как он сидел на корточках перед дядей Васей и, глядя на него влюбленными глазами, говорил:
— Ты отличный представитель отряда кошачьих. Ты даже самый лучший экземпляр! Ну-ка, скажи хоть одно слово. Ну, предположим, «наука». На-у-ка. Говорят, будто ты вел беседу с самим Ришелье. А я прошу самую малость. Ради науки. Одно только слово! Ну, ну. На-у-ка!
Дядя Вася грелся на солнышке, он лежал в своей излюбленной позе на кусочке травы, сохранившемся в углу двора, и не желал отвечать ученому-зоологу. Но тот настойчиво продолжал упрашивать кота. А мы всего в двух шагах от него играли в ножички, и он хоть бы раз взглянул в нашу сторону.