Но там меня поджидала первая неудача. Стоило мне открыть рот, как продавец тут же сказал, что только что заходил босой старик в джинсах и оранжевой футболке и скупил все пачки писчей бумаги. То же самое повторилось во втором магазине, в третьем, в четвертом… Я обежал все торговые точки, и везде мне отвечали, что бумагу забрал какой-то старик, назвавшийся детским писателем.
— Он сказал, что пишет роман для плохо воспитанных детей, и ему может понадобиться вся бумага планеты, — уважительно пояснила молоденькая продавщица.
В это время с улицы долетел шум мотора, и за витриной прокатил самосвал, нагруженный пачками писчей бумаги. За рулем сидел Пыпин. Он беспокойно выглянул из кабины и посмотрел назад, будто опасался погони.
— А вот и он сам, писатель, скупивший всю бумагу, — восторженно сказала продавщица.
Я выбежал на улицу, но машина успела скрыться, оставив вместо себя темное едкое облако пыли. Я немедля остановил первое свободное такси и бухнулся на сиденье рядом с водителем.
— Вам куда? — спросил пожилой седоусый таксист.
— На ту дорогу, по которой обычно у вас удирают отрицательные герои, — сказал я.
Водитель внимательно взглянул на меня и, понимающе присвистнув, ответил:
— Все ясно! Вы гонитесь за Пыпиным.
— Вы его знаете? — удивился я.
— Кто же не знает Пыпина? — усмехнулся таксист. — Он был грозой всех наших отличников. Из-за него у меня в аттестате зрелости появились две тройки. А ведь я считался способным ребенком. Ну ладно, мое дело прошлое. Отчасти я сам был виноват. Ложная романтика улицы: курить и не слушаться взрослых, и поступать только наоборот. Но что он сейчас натворил? Этот Пыпин?
Я вкратце рассказал о последних событиях. Преисполнившись справедливым возмущением, таксист сразу включил самую большую скорость и вывел машину на загородное шоссе.
Оно лежало перед нами, ровное, как стрела. И по шоссе, отчаянно пуская клубы сизого дыма, удирал самосвал, нагруженный бумагой.
Пыпин вновь выглянул из кабины, и ветер принес нам его недовольное восклицание:
— Ну что ты поделаешь? Опять он меня нашел!
Пыпин прибавил газу, надеясь уйти, но наше стремительное такси неумолимо приближалось к его самосвалу. Когда нас разделяли всего лишь считанные метры, Пыпин тоскливо запел:
— «Позабыт, позаброшен с молодых юных лет!..»
Мы поравнялись с его кабиной, я крикнул:
— Пыпин, остановитесь! Чего уж теперь?
— Сейчас! Все равно от тебя никуда не денешься, — согласился хулиган и начал постепенно сбрасывать скорость.
Но именно в тот момент, когда беглец надавил на педаль тормоза, у нас зачихал мотор. Я поспешно крикнул:
— Будьте здоровы!
Мотор, подбодренный моим добрым пожеланием, заработал было опять. Но простуда, видимо, проникла глубоко под капот. Он чихнул еще раз, потом во второй и третий. И остановился. Вид у нашей машины был очень несчастный. Ей было неудобно передо мной.
Пыпин вначале не поверил своему везению, а потом крикнул нам:
— А теперь догоняйте! Привет! — и помчался дальше.
— Все! Ушел! — с горечью ответил таксист, глядя вслед удаляющемуся самосвалу.
— Не волнуйтесь. Теперь Пыпин от нас никуда не уйдет, — возразил я невозмутимо.
И, встретив недоуменный взгляд бывалого таксиста, пояснил, что самосвал попал в ловушку.
— Посмотрите вдаль, куда уходят боковые линии автострады. А теперь скажите: вы ничего не заметили? — спросил я с улыбкой у водителя.
— Как же! Там, у горизонта, линии сходятся в одной точке! — воскликнул таксист, начиная понимать, что я имел в виду.
— Ну конечно! — подтвердил я, радуясь сообразительности своего нового товарища. — И самосвал в конце концов упрется в эту точку!
Вылечив такси, мы отправились вдогонку за Пыпиным и вскоре обнаружили самосвал. Он стоял, уткнувшись бампером в точку. Его кабина была пуста. А сам Пыпин, перетащив за кювет пачки бумаги, уже стоял обеими ногами на чистом листе. Увидев меня, он лихорадочно выхватил из пачки второй лист, и в ту самую секунду, когда Пыпин сунул его себе под ноги, я изловчился, прыгнул и встал рядом с ним.
Нас окружали звезды и глубокая космическая тишина. Нам было тесно на маленьком листе белой бумаги. Мы стояли, прижавшись друг к другу, отделенные от Земли уже миллионами километров.
— Ой, страшно, — сказал Пыпин, поеживаясь.
— Вы еще можете вернуться. Пока не поздно, — напомнил я.
— А кто же тогда будет хулиганить на Скромной планете? Искушать Толика Слонова? — спросил Пыпин, стуча зубами.
— Никто не будет, — просто ответил я.
— Вот то-то, — укоризненно сказал Пыпин. — У меня тоже есть понятие долга.
Я снова изловчился и подсунул под ноги целую пачку бумаги, и мы оказались за пределами Солнечной системы. Когда стопка под нами выросла до двадцати одного метра, можно было подать рукой до ближайшей звезды. Мы сделали короткую передышку, выбрав одну из ее планет, пригодную для жизни, и я снова принялся за работу.
И вот наконец наш бумажный столб достиг высоты в пятьсот метров — мы стояли на краю родной Галактики. Перед нами сияло Простецкое-Свойское созвездие, и там вокруг одной из звезд вращалась Скромная планета, от которой нас отделяла толщина всего лишь одного листика бумаги.
Я, волнуясь, подержал этот листок в руках — по случайному совпадению он оказался последним — и потом положил его под ноги. И мы, подняв над головой руки, тотчас уперлись ими в поверхность Скромной планеты. И я, и Пыпин как бы стояли на руках посреди незнакомой улицы.
— Мама, мама, посмотри, какие нескромные люди! — послышался звонкий голос невидимого мальчика.
— Батюшки, и ходят на руках! Вот до чего падают нравы. А ты не смей на них смотреть, они ничему хорошему тебя не научат, — откликнулась невидимая мать малыша.
Я решился, сделал кульбит и удачно встал на ноги. И, не теряя времени, огляделся по сторонам.
Мы находились на широком проспекте посреди огромного странного города.
Город казался вымершим. На тротуарах не было ни души.
По асфальту разъезжали пустые автомобили и троллейбусы, и можно было подумать, будто они разъезжают сами по себе, как большие заводные игрушки.
Но по плотности окружающего нас воздуха я догадался, что мы очутились в центре огромной толпы, и когда в нее вливался новый зевака, воздух пружинил, становясь еще плотней.
Я увлекся знакомством с чужим далеким миром, и не заметил, что Пыпин для невидимок все еще стоит на руках, вызывая их осуждение.
— А этот совсем потерял стыд. Так и старается показать: вот, мол, как я умею, — говорили про него скромняги.