— А, Роберт! Точен, как всегда. — Я стоял, моргая от яркого света, а миссис Кэйс продолжала, желая помочь мне преодолеть смущение. — Ну, как на улице?
— О, чудесно, миссис Кэйс, — запинаясь пробормотал я. — Туман. Но звезды видно.
Она улыбнулась, а я взял стул и придвинул его к столу рядом с Алисон.
— Ты всегда будешь видеть звезды, Роберт. Ты ведь самый настоящий звездочет.
Мягкая улыбка осветила ее доброе, слегка ироническое лицо с запавшими щеками; я смущенно начал что-то объяснять Алисон, а ее мать — я это чувствовал — наблюдала за мной.
Миссис Кэйс была высокая, худощавая женщина лет тридцати пяти; одевалась она просто, но весь ее внешний облик свидетельствовал о хорошем воспитании и вкусе. Родилась она в известной всей округе семье и после смерти мужа целиком посвятила себя воспитанию дочери: почти нигде не бывала, довольствуясь музыкой и дружбой с несколькими избранными людьми, среди которых числились мисс Джулия Блейр, миссис Маршалл — мать Луизы, так мучившей меня в детстве, и мой классный наставник Джейсон Рейд. Возможно, такая отшельническая жизнь объяснялась еще и тем, что миссис Кэйс была слабого здоровья; мне нередко почему-то казалось, что ее томный вид объяснялся мучительной головной болью. Тем не менее — главным образом, очевидно, ради Алисон — она скрывала свое недомогание или, пожимая плечами, мягко подшучивала над собой. Она была необычайно предана дочери, гордилась талантом Алисон и склонна была развивать его, но поскольку женщина она была умная и обладала ясной головой, то, должно быть, понимала, как опасно потакать собственническому инстинкту матери. А потому она убеждала Алисон, что необходимо иметь «подходящих» друзей своего возраста, и с самого начала, внимательнейшим образом приглядевшись ко мне и, должен признаться, подавив чувство некоторого удивления, стала поощрять мои посещения. Еще совсем мальчишкой я зачастил к ним; держался я невероятно скованно и, с трудом преодолевая груз проклятой застенчивости, играл в степенные, скучные игры с маленькой Алисон. На солнечной лужайке под приглушенные звуки рояля, долетавшие из открытого окна, или стук колес кареты, в которой миссис Маршалл ехала «пить чай» к матери Алисон, мы устраивали пикник для кукол или кормили золотых рыбок. Если на улице шел дождь, мы шли в дом, и настороженная Джейнет приносила нам хлеб с маслом, посыпанный шоколадной стружкой; мы садились за стол и, слушая, как дождь барабанит по стеклам, играли в викторину «Ответь на вопрос» — вытаскивали маленькие круглые карточки, на которых напечатаны дурацкие вопросы, вроде «Трик-трак — это старинная игра или нет?» и не менее глубокомысленные ответы: «Да, старинная, так как в нее играли еще друиды». Иногда к нам присоединялась Луиза; она неизменно выигрывала, положительно уничтожая меня своим презрением. Потом, когда мы подросли, мы с Алисон стали вместе «готовить домашние задания». При всей своей практичности она была слаба в математике, а я, до глупости мечтательный, неплохо преуспевал в этом предмете. И вот миссис Кэйс, опасаясь, что Алисон может не получить диплом об окончании средней школы, а без него ее не примут в Уинтонский музыкальный колледж, недавно предложила мне, чтобы я регулярно приходил и занимался с Алисон.
— Ну, чем ты собираешься заняться сегодня с моей отсталой и своенравной дочерью, Роберт? — с дружеской иронией спросила миссис Кэйс, не отрывая глаз от работы.
— Эвклидом, миссис Кэйс, — пробормотал я. — Теорема о сумме квадратов сторон прямоугольного треугольника… вы ее, конечно, знаете…
— Нет, не знаю, Роберт, но уверена, что ты знаешь. — Она произнесла это без тени улыбки, все еще пытаясь помочь мне преодолеть застенчивость. Она всегда старалась мне помочь, но только так, чтобы я этого не заметил, и исподволь выправляла те недочеты в моем поведении, которые я не мог выправить, читая книгу по этикету, взятую в общественной читальне специально для этой цели.
— Право же глупо, мамочка, заставлять меня учить это, — спокойно заметила Алисон. — Все это так запутанно.
— Ну нет, Алисон, — поспешил возразить я. — Все очень логично. Надо только запомнить, что прямая есть кратчайшее расстояние между двумя точками, и все тринадцать томов Эвклида будут нипочем.
— А четырнадцатый том ты когда-нибудь, наверно, сам напишешь, Роберт, — заметила миссис Кэйс. — Или что-нибудь помудренее, вроде «Жизни жуков».
— И напишет, мама! — укоризненно воскликнула Алисон. — Ты знаешь, на прошлой неделе на уроке мистера Рейда он доказал, что в учебнике по алгебре дан неверный ответ.
Они обе улыбнулись, а я потупился от гордости и смущения; мне было приятно, что Алисон рассказала об этом матери, и низким, хрипловатым голосом я стал объяснять теорему.
Сидя рядом с ней так, что наши колени соприкасались под столом, я чувствовал, как у меня сладостно замирает сердце. Когда наши руки встречались на странице книги, блаженная дрожь пробегала по мне. Ее пушистые, рассыпавшиеся по плечам волосы, которые она время от времени нетерпеливым движением головы отбрасывала назад, казались мне чем-то божественно прекрасным. Я то и дело поглядывал на ее свежие щечки, на влажную нижнюю губку, когда, задумчиво хмурясь, она посасывала карандаш. Но слово «любовь» не приходило, просто не могло прийти мне в голову. Я лишь надеялся, что, быть может, нравлюсь ей. И я жил, говорил, улыбался, точно во сне.
Час пролетел с невероятной быстротой. Было почти девять. Миссис Кэйс подавила зевок, и я заметил, как она посмотрела на часы. Я не смел сказать вслух или хотя бы шепнуть Алисон о том, что было у меня на уме. Внезапно я взял дрожащей рукой кусок бумаги и написал:
«Алисон, я хочу поговорить с тобой. Проводи меня сегодня до дверей, хорошо?»
В глазах Алисон промелькнуло удивление, когда она прочла записку. Она взяла карандаш и написала:
«А зачем?»
Вздрогнув, я написал в ответ:
«Я хочу тебе что-то сказать».
Пауза, затем Алисон улыбнулась мне своей ясной открытой улыбкой и твердой рукой написала:
«Хорошо».
Я затрепетал от радости. Боясь, как бы миссис Кэйс не поняла, что я обманываю ее доверие, я схватил записку, скомкал, сунул в рот и проглотил. В эту минуту в комнату вошла Джейнет, неся поднос, на котором стояли стаканы с молоком и сухое печенье — очевидное доказательство того, что урок по геометрии окончен.
Через десять минут я поднялся и пожелал доброй ночи миссис Кэйс. Верная своему обещанию, Алисон вышла со мной на крыльцо.
— А на дворе в самом деле хорошо. — Она спокойно, без тени волнения смотрела в ночной, пропитанный сыростью мрак. — Я пройдусь с тобой до калитки.
Мы шли по аллее, и я старался шагать как можно медленнее, чтобы продлить то жгучее блаженство, которое я испытывал от ее близости. Алисон держалась очень прямо и смотрела куда-то вперед. Когда мы проходили мимо темного, но такого знакомого куста смородины, она сорвала листок и смяла его в пальцах — в воздухе разлился приятный аромат.
Голова у меня кружилась, весь мир колебался. Мне стоило невероятного труда ровно дышать.