– Тебя на ночь наручником пристегнуть?
– Зачем? – сначала не понимаю я, а потом вдруг догадываюсь. – Это ты, что же, боишься, что я ночью к нему пойду, что ли?
– Что значит – «боюсь»? Хочешь – иди, не держу. Для твоего же блага предложил, потом ведь жалеть будешь, – невозмутимо произносит Джер.
– Прекрати это! – Я прижимаюсь лицом к руке и слышу, как он осторожно переводит дыхание. – Идем спать, а?
– Да, конечно, идем.
Я не могла уснуть еще долго, близость его тела никак не дает мне отключиться, и я то и дело прикасаюсь к нему тихонько то губами, то просто кончиками пальцев.
Утром в кухне сталкиваюсь с похмельным Костей. Ему и так несладко, а тут еще и я в огромном халате Джера, доходящем на мне как раз до пола. Но он изо всех сил старается держать себя в рамках. Джер невозмутим, как изваяние, спокойно наливает мне кофе с гвоздикой, предлагает мундштук кальяна, но я отказываюсь – с утра вообще курить не могу. Пью кофе, скромно закутав колени в полы халата, чтобы не раздражать сидящего напротив Костю.
– Тебя отвезти? – спрашивает у него Джер, и Костя трясет головой:
– Не хочу тебя напрягать.
– Я все равно потом повезу домой Лори.
Костя хмыкает и косится неприязненно в мою сторону. Делаю вид, что не вижу этого. Он идет в ванную, а мы с Джером допиваем кофе, и одной рукой он поглаживает меня по затылку под волосами, заставляя чуть ли не мурлыкать, как кошка.
– Еще немного, и ты уже не сможешь меня остановить, – бормочу, закрыв глаза, и Джер хохочет:
– Еще утро, а ты уже на волне?
– С тобой просто невозможно по-другому…
Откуда-то появилось чувство опасности. Ощущение чужих шагов за спиной, чужого дыхания, пристального взгляда. Он поймал себя на том, что все чаще вздрагивает, замирает, прислушиваясь к чему-то. Но это только обострило азарт охоты, только усилило наслаждение. Он все равно хитрее, умнее, изворотливее. Он все просчитал, его никогда не поймают, не остановят.
* * *
Отношения с мужем стали совсем никакими. Мы существовали, как сожители, которым просто некуда разъехаться. Я по-прежнему готовила обеды и ужины, по-прежнему встречала Сашу из командировок накрытым столом и свежей постелью, сидела с ним в кухне, пока он ел и рассказывал что-то неважное. Но во всем этом сквозила какая-то фальшь, неискренность, как будто мы оба играем в плохой пьесе под названием «Супружество». Не знаю, почему никому из нас не приходило в голову первым предложить расстаться. Мы изо всех сил цеплялись за брак, как будто от штампа в паспорте зависело что-то в жизни. Может, и зависело…
Я не была окончательно уверена в том, что хочу и могу остаться с Джером, даже принимая во внимание все его слова и поступки. Наверное, это нечестно – вот так держать при себе человека и не отвечать ни «да», ни «нет». Хотя он и не спрашивал, стоит заметить. Но мы столько времени проводили вместе, что я уже начинала путаться, где и с кем я живу. Когда Сашки не было в городе, я перебиралась в квартиру Джера, чувствуя себя там вполне как дома. Джер в такие дни старался как можно больше времени проводить со мной, и это было приятно. Разговоры с ним заставили меня очень на многие вещи в жизни взглянуть иначе. Я даже перестала испытывать постоянное чувство вины за прошлое – ну, разве что совсем чуть-чуть, иногда. Хотя в душе я не была согласна с Джером, считавшим, что моей вины в том, что мы делали с Костей, практически нет. Как ее могло не быть, если я сама – сама, добровольно! – соглашалась на съемки? Но Джер был непреклонен.
– Мужчина ответственен за то, что происходит с его женщиной. Мужчина ведет и направляет, понимаешь?
– Ты идеалист, Джер. – Я лежала головой на его плече и жмурилась от мягкого света бра.
– Почему? Мне кажется, что так и должно быть. Во всяком случае, свою семью я вижу именно такой.
– Настоящий домостроевец. – Мне вдруг очень захотелось его позлить, попротиворечить, посмотреть на реакцию.
– Ты считаешь, что это плохо? Я не беру крайности, когда мужчина подавляет женщину – это дикость, но в целом разве ты не считаешь, что я прав? – Он повернул меня лицом к себе и заглянул в глаза. – Вот скажи: неужели ты считаешь нормальным, когда женщина тащит на себе семью при наличии в ней мужчины?
– Нет, но…
– Лори, а не нужно вот этих оговорок, – мягко остановил он меня. – Понимаешь, не надо условностей. Есть четкая роль, предусмотренная природой, и не нужно пытаться ее переписать. Я думаю, что в случае с Костей ты как раз и пыталась сделать это. Ты хотела доминировать над ним, понимая, что он слабее тебя. Ты давила, уничтожала его. Это была не любовь, а страсть, понимаешь? Страсть – и не более.
– Мне кажется, что страсть – это всего лишь кокон для любви, у которой никогда не вырастут крылья. Понимаешь, как у неполноценной бабочки… И этот кокон до поры до времени маскирует увечье. Но потом… Потом просто невозможно становится скрывать то, что внутри, кокон рвется – и все. Увечная бабочка не способна летать, она умирает без кокона и без крыльев.
Джер посмотрел чуть удивленно, и мне показалось, что он разделяет мое мнение, и от этого внутри стало тепло.
– Ты любишь образы, Лори, даже в разговоре без них не можешь обойтись.
– Это плохо?
– Нет. Просто не очень характерно для современной жизни. Сейчас все ожесточились, стали прагматичнее, что ли. Не до сантиментов людям. А ты…
– Ты хочешь сказать, что мой образ жизни не вяжется с тем, что у меня внутри?
Он тяжело вздохнул и крепко прижал меня к себе, так, что слегка сбилось дыхание.
– Ты всегда ищешь в моих словах подвох, Лори. Зачем? Если бы я хотел сказать что-то, так и сказал бы, к чему все эти расшаркивания? Ты ведь умная женщина, можешь уловить фальшь. И мы договорились, кажется, что не будем водить друг друга за нос, ведь так?
Возразить нечего. Он прав. Ну почему, почему он так безоговорочно прав в любых ситуациях? Я никак не могу привыкнуть к этому, чувствую себя маленькой и глупой. Но, надо признать, мне нравится это ощущение сильного мужского плеча рядом, какой-то правильной жизненной позиции, что ли. Для Джера не существует слова «невозможно», он не говорит – «нет, так не бывает». Он всегда разбирается, спокойно приводя аргументы, и убеждает меня в том, что женщине нет нужды быть в отношениях «мужиком». Это так приятно…
Иногда мне приходила в голову довольно простая, но, как мне казалось, занятная мысль. Вот некоторые мужчины любят повторять – «я для тебя на все готов». Если задуматься: а ведь не всегда тот мужчина, который ради тебя готов на любой поступок, является ТЕМ САМЫМ мужчиной. Ведь может оказаться так, что он просто идиот…
Костя часто это повторял, о готовности. Пока мы были моложе, это казалось таким лестным, приятным, тешащим самолюбие. Еще бы: красивый, умный, уверенный в себе Костя из всех волочившихся за ним женщин выбрал меня. Но со временем я стала видеть в нем какие-то черточки, от которых идеальный образ начал слегка видоизменяться, как поблекшие осыпающиеся старые фрески, подернутые патиной. Вот здесь кусочек откололся, там краска стерлась… Костя перестал казаться таким уж безупречным. Кроме того, я вдруг начала замечать, какое удовольствие он получает от чужой боли. Именно удовольствие, и это меня насторожило. Странно, будучи врачом, он каждый день сталкивался с человеческим страданием, казалось бы, должен привыкнуть и просто перестать реагировать. Но нет – я видела, с каким удовольствием он читает все эти книжки а-ля Захер-Мазох и маркиз да Сад, с каким торжеством в голосе говорит о новом заказе с применением каких-то атрибутов вроде веревок, наручников и прочего. Я гнала от себя эти мысли… Но Костя сам, собственноручно убедил меня в моей правоте. В тот вечер, когда изнасиловал в салоне машины во дворе. От его тела исходила такая бешеная энергия, а в лице потом было столько удовлетворения и умиротворения, что я поняла – все. Если я не уйду – мне конец. Как же вовремя появился Джер, как же вовремя…