Я никогда не говорила ему об этом, но мне казалось, что и без слов он понимает все, о чем я думаю. Не знаю, чего было больше в наших отношениях – страсти, любви или просто дружбы, но они принесли мне долгожданный внутренний покой, о котором я так долго мечтала.
* * *
– Ну, пожалуйста! Ведь ты знаешь – у меня день рождения… Сама ведь в ЖЖ поздравляла, неужели боишься уделить полчаса?
Не боюсь. Но и желания особого не испытываю. Мне не хочется сидеть и слушать по сто тридцать пятому кругу одно и то же. Не знаю зачем, но я соглашаюсь.
Сидим в кафе недалеко от больницы, Костя крутит в пальцах ложечку и смотрит на меня так, как будто успел забыть, как я выгляжу.
Я вижу, как дрожат его руки, как темнеют глаза – всегда так было, когда он злился и старался себя сдержать. И еще – когда он долгое время не имел возможности поставить меня перед камерой и заставить воплощать какие-то его фантазии. Но с моделью у него сейчас вроде как порядок, говорят. И Костя как будто ловит мою мысль, сам заговаривает об этом:
– Ты знаешь, я ведь нашел себе модель… так – на время… – Он как будто оправдаться хочет, что ли? Мне совершенно нет дела до этого, напротив – я только рада буду, если все сложится.
– Ну, прекрасно.
– Прекрасно? Это все, что ты скажешь?
– А что ты хотел услышать?
– Неужели тебе все равно?
– Не все равно. Я за тебя рада. Ты пойми, Костя, рано или поздно мы бы все равно расстались с тобой, и что? Ты завязал бы? Нет. Ну так вот тебе шанс – используй.
Он долго смотрит на ложку в своих пальцах, потом вздыхает:
– Я прочитал у тебя в ЖЖ про шампанское. Давай по бокальчику – все-таки день рождения!
Да, было. Я не люблю шампанское, но как раз дня три назад почему-то вдруг так захотелось выпить бокал ледяного напитка, что я не нашла ничего лучше, чем расписать это состояние в своем интернет-дневнике. Совсем забыла, что Костя с завидной регулярностью там бывает и жадно читает все, о чем я пишу.
Вздыхаю:
– Заказывай.
Официантка приносит два высоких бокала с холодным шампанским. Мы пьем, даже не чокаясь, как на похоронах… Собственно, это они и есть.
– Ты знаешь, мне кажется, что больше никогда не будет у меня такой, как ты. Ты, оказывается, была идеальная…
Зачем он портит все словами? Неужели не понимает, что мы расстались? Навсегда расстались, окончательно. Больше ничего уже не будет. Я не хочу и не желаю ему зла – мы слишком много (в который уже раз я повторяю эту фразу!) пережили вместе.
– Мне пора, Костя… – Я встаю из-за столика, и Костя тоже вскакивает:
– Я тебя провожу.
– Не нужно. Здесь совсем недалеко.
– Ты даже не поцелуешь меня? Неужели не хочешь? – Он берет меня за руку и мешает выйти.
– Отпусти меня, Костя…
– Ну, как знаешь! Ты, кстати, ему скажешь про сегодня? – Как он про Джера… в третьем лице, не называя по имени.
– Конечно, скажу. Я ничего от него не скрываю.
Я аккуратно освобождаюсь от его руки и выхожу из кафе. Главное, чтобы он теперь не вышел за мной, чтобы не догнал, не заговорил. Я не выдержу.
Оказывается, собственная боль не доставляет удовольствия. От нее все внутри скручивается в тугую пружину, и кажется, что она вот-вот развернется во всю длину и порвет мышцы, кожу. Так больно… И эту боль можно вытравить из себя только чужим страданием. Чужим страхом, полными ужаса глазами, с мольбой обращенными к нему.
Он снова садится в машину. Снова начинается охота…
* * *
Стоит только решить, что наконец все в жизни устаканилось, как тут же получаешь по морде кулаком. Я беременна. Просто ужас! Две полоски на тесте не оставляют сомнений.
Наскоро приняв душ, я несусь в больницу. Прямо с утра, ровно в семь, я уже в приемном, чтобы не мучиться и не изводить себя. Никто не в курсе…
Димка-гинеколог качает головой:
– Ну ты, мать, вообще…
– Не воспитывай, назначай время.
– Да хоть сегодня через пару часов – анализы экспрессом сделаем, и пошли, – Димка моет руки и смотрит сочувственно – он прекрасно знает мой диагноз и знает, что мне одинаково противопоказаны и аборт, и роды. Последнее – опаснее.
Ну, что же – через два часа так через два. Сдаю анализы, отключаю телефон. Сижу в курилке, курю одну за другой и плачу.
Не хочу никого слышать, видеть. Но, выйдя в коридор, вижу Костю, направляющегося в ординаторскую, быстро разворачиваюсь и шмыгаю обратно, устраиваюсь на подоконнике и вытаскиваю новую сигарету. Меня так и наркоз не возьмет!
…Потом ничего не помню. Даже то, как шла домой. Это вообще странно – перешла ведь как-то оживленную проезжую часть, открыла две двери, разделась и легла на диване в большой комнате, а не помню. Сплю почти до пяти.
Когда решаюсь включить телефон, обнаруживаю семь звонков от Джера. Ненавижу себя за то, что не могу позвонить и сказать. И понимаю, что скажу обязательно, и потом никто не сможет предположить, как что будет. Наверное, все-таки надо было как-то и его в известность поставить… Черт…
Он как чувствует – звонит сам.
– Да…
– Лори, зачем?
Это вместо «здравствуйте»… Знает. Разумеется, Костя сказал. В том, что Димка ему доложит, я не сомневалась – никто не в курсе, что мы расстались.
– Прости…
– При чем тут это? Почему не сказала?
– Не успела.
– Не ври! – он повышает голос. – Ты решила за двоих.
– Ну, убей меня!
– Прекрати это. Я сейчас приеду.
Я не успеваю сказать – «не надо». Приходится вставать и хоть как-то приводить себя в порядок. Слабость такая, что меня шатает от стены к стене. Дома полный бардак – ремонт в спальне закончен, но в большой комнате на полу все еще лежат вещи из шкафа, я так и не успела разложить их по местам – просто не хватило времени и сил. Пахнет свежепокрашенным потолком – меня тошнит от запаха.
Джер приезжает не очень быстро, я открываю дверь и сразу оказываюсь в его руках. Он осторожно поднимает меня и несет на диван:
– Зачем ты встала? Как чувствуешь себя?
Я плачу. Ненавижу идиотский вопрос о самочувствии, особенно в такой вот ситуации. Как я должна себя чувствовать?! Как баба, сделавшая аборт! Это очевидно!
– Почему ты не сказала мне?
– Что это изменило бы? – зло спрашиваю я, вытирая глаза рукавом халата.
– Ничего. Но я бы знал.
– Джер, теперь ты знаешь – полегчало?
– Не кричи! Нет, не полегчало. А тебе полегчало оттого, что ты промолчала, а? Пойми простую вещь – я должен разделять ответственность с тобой, даже не разделять – брать ее на себя. А ты не даешь мне возможности это делать.