– Ну что ты не спишь? – оторвавшись от меня в очередной раз, спрашивает Джер шепотом.
– Не могу.
Он опять набрасывается на меня с поцелуями, гладит по спине, прижимает так сильно, как будто собирается впечатать то, что от меня осталось, в себя.
– Господи, Лори… ты что холодная такая? Мерзнешь?
Мерзну. Осень – самое отвратительное время года, мне даже зимой не бывает так паршиво. Джер выбирается из постели и приносит мне свой махровый халат, заворачивает в него и укутывает еще и одеялом. Садится и берет меня на руки, обнимает и утыкается лицом куда-то в шею, дышит горячо.
Почему мне всегда так спокойно с ним, так надежно? Не знаю даже…
Утром он везет меня в больницу. В тюрягу, на зону, черт… Я ненавижу это место, просто не-на-ви-жу! И нет выбора…
Мы сидим в машине и никак не можем расстаться. Странно выглядит со стороны, наверное, но окна тонированные, и не видно, как резко мы контрастируем – здоровый мужик с легкой щетиной на изуродованном шрамом лице и женщина с зеленым лицом и огромными синяками вокруг глаз. На нем – строгий серый костюм и галстук, на мне – спортивный бело-голубой костюм. Красота неописуемая… Но он так обнимает меня и так смотрит, что мне совершенно безразлично, кто и что подумает. Я плачу. Все время плачу, уже сама себя ненавижу за это, я никогда в жизни столько не рыдала.
– Не надо, Лори… – просит он, вытирая мне глаза пальцами. – Прошу тебя, не плачь, не расстраивайся. Я приеду вечером, хочешь?
– Хочу…
– Ну отлично. Я приеду, а ты выйдешь, и мы погуляем, если не будет дождя. А если будет – посидим в машине, да?
Он уговаривает меня, как ребенка, я киваю и соглашаюсь – ну просто папа и дочка… Все, надо идти, надо – скоро врачи придут, а меня нет, и заведующий опять орать будет, он не приветствует этих отлучек домой.
Ухожу, не оглядываясь.
* * *
Все, выписалась я. А толку лежать здесь, когда лекарство не помогает, сдвигов нет, а нервная система совсем расстроилась? Нет, домой, домой…
Звоню мужу, вернувшемуся, кстати, из командировки неделю назад и за это время так и не соизволившему приехать и навестить меня. Он… сожалеет, что забрать меня не сможет – уезжает на рыбалку, надо еще собраться, то-се… Сволочь! Вот теперь у меня есть реальный повод задуматься: а какого, собственно, черта я продолжаю готовить ему ужины и выслушивать вечерние монологи на тему «я устал, жизнь дерьмо, хочу жить в Европе»? Хочешь – вали и живи! Наверное, развод неизбежен…
Последняя попытка:
– Саша, я не доберусь через весь город на автобусе, у меня ведь сумка тяжелая, да и чувствую я себя не очень…
– Ну, у тебя же есть деньги, вызови тачку.
Да, вызову, спасибо, что надоумил. Но теперь не жди от меня ничего хорошего. Бросаю трубку. Звоню Джеру. Он моментально командует:
– Сиди в палате, как подъеду – наберу.
Это к вопросу о святости. Он – не просто святой, он… даже нет слова такого, чтобы обозначить. Это человек, перед которым я лично легко могу на колени рухнуть и даже не подумать о какой-то там гордости и еще о чем-то. Он – весь для меня, все для меня. Все, сейчас опять разревусь, что ж такое-то…
Приезжает, звонит, забирает. Сажусь в машину и падаю лицом в его колени.
– Ты чего, Лори?
– Я не знаю… даже не знаю, как мне сказать тебе то, что я чувствую… блин, не хватает лексикона…
– Ну, ты артистка, Лори, – смеется он. – Ко мне?
– Нет, домой. Мне хочется побыть одной, прости.
Он разочарован, я чувствую, но молчит, кивает только. Возле дома говорит:
– А завтра? Я ведь соскучился, Лори… хоть просто так, пообщаться.
– Я позвоню.
Быстро целую его, забираю сумки и скрываюсь в подъезде.
Вечер коротаю в компании стакана коньяка. Читаю почему-то Франсуазу Саган – ну надо же так нажраться-то… Отвлекаюсь несколько раз на «записать, а то забуду». Надо было ехать к Джеру, вот что…
* * *
Ну вот… поругались, по традиции. Причина… даже не знаю. Наверное, Джер слишком вошел в роль мужа, и меня это бесит. Причем мужа заботливого, к чему я вовсе не приучена, и это новое ощущение меня отпугнуло и разозлило. Разумеется, стесняться в выражениях я не привыкла, поэтому высказала ему все, что думаю по этому поводу. Словом, Джер имел все основания разозлиться. Но ведь и меня можно понять: я постоянно нервничаю, у меня проходит период реабилитации после больницы, можно бы и на это скидку сделать.
Он приехал мириться на ночь глядя с букетом цветов. Я открыла и ушла в спальню, а он так и остался в гостиной. Прошло минут сорок, прежде чем я решилась выйти к нему. Джер сидел в кресле, на коленях букет, лицо какое-то сосредоточенное, словно он принял для себя решение и сейчас его озвучит. Он молча берет меня за руку, тянет к себе и, сбросив цветы на пол, усаживает на колени. Я вдруг чувствую острое желание извиниться, хотя, по сути, ни в чем не виновата. Просто меня раздирает на части, я ничего не могу поделать с этим…
Как хорошо, что Джеру, в отличие от многих, совершенно не нужны слова, он все понимает и так, просто прикоснувшись ко мне!
– Не изводи себя, – шепчет он мне на ухо. – Я ведь все вижу, ты забываешь, что я не мальчик. Не выдумывай проблему там, где ее нет. Я не настаиваю на том, чтобы ты делала какой-то выбор, я останусь с тобой в любом случае. Ты просто отпусти себя и живи, не думай про то, что и как о тебе скажут или подумают. Ведь никто не знает, сколько нам вообще осталось. Возможно, завтра я попаду в аварию, и что?
– Прекрати! И так все плохо, а ты еще со своими прогнозами!
– Ну, Лори, это жизнь такая. Ты хочешь, чтобы я уехал?
– Сдурел, да? Куда это ты поедешь среди ночи?
Занавес…
* * *
Вечер, клуб, я одна. Все ушли, я же разбираю оставшиеся после тренировок на тумбе диски, чтобы завтра парням не пришлось перерывать все коробки на стойках. Приучила на свою голову…
Очень хочу пить, наклоняюсь за минералкой к маленькому холодильнику под кулером и мгновенно распрямляюсь, услышав знакомый голос:
– Ты припозднилась, не побоишься потом одна-то?
Костя опирается спиной о станок у дальней стены и смотрит на меня. Я чувствую, как по телу бегут мурашки…
– Ты меня боишься, что ли? – с удовольствием в голосе интересуется он, пересекая зал и приближаясь ко мне.
– Еще не хватало…
Я делаю пару глотков минералки, она холодная, горло сразу перехватывает, кашляю.
– Аккуратнее, тебе нельзя холодное.
– С чего такая забота?
– А вот нравишься ты мне.
– Ну, еще бы!