Сама система магии мне не была понятна, как, впрочем, и всем авторам трактатов, пытающимся подвести под нее базу. Ну почему, если взять лампу, сделанную из особого сплава серебра, меди и олова с добавлением крови дракона, и сказать «насингатарутах» — она начинает сиять неоновым светом? Ну вот кто может это объяснить? Почему некоторые произнесенные фразы начинают производить какие-то воздействия на неодушевленную материю, но не прямое воздействие, а при использовании катализаторов в виде каких-то ингредиентов, иногда совершенно странных и дичайших? Почему при воздействии на беременную женщину при помощи определенной фразы, а также применив волосы повешенного и слюну бешеной собаки, можно изменить пол будущего ребенка? А иногда для достижения искомого результата бывает достаточно произнести какую-то фразу с определенной модуляцией голосом.
Самое интересное, как все-таки появлялись эти самые заклинания. Оказывается, они были найдены или случайно, или специальными магами-исследователями.
Маги-исследователи считались наиболее уникальными, вот только продолжительность жизни они имели самую маленькую по сравнению с другими своими коллегами. Ведь никто не мог предсказать, что случится, если намешать такие-то ингредиенты и сказать такую-то фразу: могла получиться вместо яблока груша, а могло из параллельного мира выскочить чудовище и сожрать на месте самого мага. Кстати, я подозревал, что мое попадание в этот мир как раз и было результатом эксперимента кого-то из местных магов-исследователей.
Мне их действия вообще-то показались чем-то сродни экспериментам земных ученых: «А что будет, если мы запустим адронный коллайдер? Ведь интересно же, что получится! А вдруг вся вселенная погибнет? Да ну что вы, вероятность этого очень мала. Зато интересно же посмотреть, как бахнет!» — «Каждые десять миллиардов лет ученые запускают адронный коллайдер»…
В целом мысль об исследованиях в области магических заклинаний мне была очень интересна. Самые редкие заклинания, случайно или путем опытов добытые исследователями, скрывались, зашифровывались, часто умирали вместе с их первооткрывателями, потом снова случайно открывались новыми исследователями. Часть заклинаний — скорее, большинство из них — переносились на страницы книг и становились доступны большинству магов, и учились они по этим книгам. Под запретом были лишь книги по черной магии — некромантии, вызыванию существ из параллельных миров. Стоить заметить, что существование параллельных миров никак не оспаривалось магическим сообществом, наверное, потому и мой рассказ о том, что я из другого мира, не вызывал у моих слушателей отторжения. Похоже, я был не первый, кто перелетел сюда из неизвестных миров.
Мне было интересно читать эти трактаты, а то время, когда Амалон приходил меня учить грамоте, мы использовали со смыслом: я пытался изобразить на бумаге те заклинания, что он мне диктовал. Требовалось писать их ровными буквами, красиво, но легко для прочтения.
Для письма тут применялись гусиные перья, заточенные острым лезвием, и было странно макать перо в чернильницу — сам себе я казался неким Пушкиным… уцелевшим после дуэли.
К концу недельного заключения и окончания кучи процедур, которых я даже не видел — маг меня усыплял на время проведения лечения, — я уже вполне сносно писал и читал. В этом помогал старый амулет, что достался мне от Катуна, — амулет, улучшающий мозговую активность.
Когда Амалон увидел его, то сказал, что это довольно дорогая и древняя вещь, редкость, — удивительно, что нищий его не продал, он мог бы безбедно жить за счет вырученных денег несколько лет. Я не знал, почему Катун не продал амулет, — может, память, может, берег на будущее, но факт есть факт — он достался мне и теперь помогал учиться.
Из трактатов я выяснил, почему произошло такое разделение по способам магии. Один автор предположил, что магический дар сродни искусству пения: один поет тенором, другой баритоном, третий басом, один может петь в трех октавах, а другой нет. Магия условно разделялась на пять уровней, каждый из которых соответствовал определенной силе мага. Маг первого уровня не мог активировать заклинание пятого уровня. Ну, например, ему не было доступно заклинание вызова ветра.
Меня это ошеломило — теперь я что, маг четвертого-пятого уровня? А почему же я тогда не могу повторить то, что я сделал? Амалон «успокоил» меня, сказав, что все не так просто и однозначно. Например, маг первого-второго уровня может сделать в определенном направлении магии то, на что не способен маг пятого уровня, но, как говорится, заточенный под другую магию.
Допустим, Амалон — лекарь пятого уровня, практически высшего, но он способен вызвать только легкое дуновение ветерка, которое листок-то шевельнет едва-едва. Зато максимум, что может сделать стихийник в целительстве, — залечить небольшую рану, добавить немного жизненной силы объекту. То же самое и с боевыми магами: они умеют метать огненные шары, замораживать, бесконтактно бросать камни во врага, но лечить или вызвать дождь — почти полный пшик.
Меня это слегка расстроило — я бы больше предпочел быть боевым магом, на худой конец лекарем. Зачем мне, бойцу, вызывать дождь или подтягивать к поверхности земли воду? Потом я успокоился: при достаточном умении это гораздо большее по силе оружие, чем какие-то огненные шары или летающие булыжники. Климатическое оружие — что может быть страшнее? А если соединить умения стихийника и знания человека из двадцать первого века, может получиться интересный результат. Только вот до настоящего стихийника мне было еще очень и очень далеко. Как я умудрился вызвать ветер? Какие слова тогда говорил? Помню только, что я матерился по-русски, кричал что-то вслух — вспомнить бы что… Похоже, случайно я произнес слова-заклинания, вот и вызвал ветер. В общем, надо будет во всем этом разбираться и разбираться, после того как я выздоровею окончательно…
Прошла неделя, и утром ко мне явился Амалон, торжественный и важный, как президент Зимбабве вместе с королевой английской, и заявил:
— Ну что, хватит лежать, пора и бегать! Поднимайся и иди!
Я поперхнулся и закашлялся — чуть ли не словами из Библии говорит.
Я медленно сел на постели, спустил ноги на пол… Правая нога сгибалась, как ей и положено. Несколько минут я привыкал, дожидаясь, когда в голове перестанет шуметь, а в глазах прояснится, и, держась за спинку кровати, поднялся на ноги. Меня качало, как на шхуне во время шторма, и пришлось собрать все свои силы, чтобы не упасть на пол. Потом я оторвался и сделал несколько неверных шагов, пройдя до стены комнаты. За неделю я почти полностью разучился ходить. Это мне было уже знакомо — после госпиталя, — и я знал, что через несколько дней способности к хождению восстановятся. Теперь хоть смогу дойти до туалета — пока был лежачим, приходилось обходиться горшком, а это отвратительно.
За неделю я сильно похудел и ослаб, это сразу чувствовалось. Подняв длинную рубаху, в которую меня обрядили, я посмотрел на свою правую ногу — у меня даже слезы выступили… она ничем не отличалась от левой. Исчезли и рассосались страшные шрамы, покрывавшие ее снизу до самого паха, колено выглядело нормальным и сгибалось как надо, мышцы, правда, были еще слабоваты, — ну а как они должны выглядеть после нескольких лет неиспользования?