Бедняки вторгаются в летние коттеджи, закрытые на осень и зиму. Банды их подростков разносят универмаги. Бедняки малюют на окнах магазинов похабщину. У бедняков всегда чешется задница, рот у них полон слюны от зависти к 200-долларовым костюмам и толстым животам. И у бедняков должны быть собственные Джеки Джексон, Мухаммед Али, Клайд Барроу. Они стоят и наблюдают.
Здесь, по правую сторону – пестрый соперник со своими понятиями и круглыми зрачками, весящий всего 130 фунтов, – голодные белые оборванцы. Они – политики голодания; они предали бы Самого Христа за фунт салями. Социальное расслоение стучится в двери Западного Стиксвиля. Будьте осторожны с двумя этими соперниками. Они не стоят на ринге – они хотят драться в 10-долларовых креслах. Где мы найдем жертву, которая насытит и тех, и других?
Медленно, не делая больше 30 миль в час, Бен Ричардс проехал между ними.
Счет продолжается…
Прошел час. Было 4 утра. Тени легли поперек дороги. Ричардс сполз со своего кресла. Он с трудом отодрал рубашку от штанов, чтобы обследовать рану. Пуля проделала глубокий канал в боку, который долго кровоточил. Кровь еле-еле свернулась. Но когда он совершит рукой движение, рана откроется и будет кровоточить гораздо дольше. Неважно. Все равно его поймают. Перед лицом этой огромной армии его план казался шуткой. Он мог ехать и дальше, до первого «несчастного случая», в котором его машина разлетится на болты и куски металла («…чудовищный несчастный случай… полиция проводит расследование… сожалеем о невинных жертвах…» – все это появится в последних новостях дня, между биржевым отчетом и последним напутствием Папы), но все это – только рассуждения. Его все больше волновала судьба Амелии Вильямс, которая по роковой ошибке поехала в пятницу утром за покупками.
– Там танки, – внезапно сказала она, ее голос был истеричным, – можешь вообразить? Мо…
Она зарыдала. Ричардс ждал.
Наконец, промолвил:
– Мы в каком городе?
– В-В-Винтерпор, на знаке написано. Ох, я не хочу ждать, когда они сделают это! Я не могу!
– Ну хорошо, – сказал он.
Она зажмурилась и встряхнула головой, словно стремясь очистить ее изнутри.
– Что?
– Стоп. Выходи.
– Но они убьют тебя…
– Да. Ты не хочешь видеть кровь. А у них достаточно огневой мощи, чтобы превратить меня и машину в пар.
– Врешь. Ты убьешь меня.
Пистолет был зажат между его коленями. Он бросил его на пол, на резиновый коврик. Пистолет бесшумно упал.
– Травки хочется – бессознательно произнесла она. – Боже, хочется чего-то такого… Почему ты не подождал следующей машины?
Ричардс засмеялся, и смех ранил его бок. Наконец, у него на глазах появились слезы.
– Как-то холодно здесь с разбитым лобовым стеклом, – некстати заметила она, – включи печку.
Ее лицо было бледным пятном среди теней начинавшегося вечера.
Счет продолжается…
– Мы в Дерри, – сказала она.
Улицы были затоплены народом. Люди цеплялись за выступы и карнизы, сидели на балконах и верандах, с которых была вынесена летняя мебель. Все ели сэндвичи и жареных кур из жирных пакетов.
– Есть знаки Аэропорта.
– Да, я давно еду по ним. Они просто закроют ворота.
– А я просто снова пригрожу тебя убить, если они это сделают.
– Ты хочешь угнать самолет?
– Попытаюсь.
– Не сможешь.
– Конечно же не смогу.
Они взяли налево, потом – направо. Громкоговорители монотонно упрашивали толпу рассеяться.
– Это правда твоя жена, эта женщина на снимках?
– Да, ее зовут Шейла. Нашей дочке Кэти полтора года. У нее грипп. Может быть, сейчас ей лучше. Вот почему я влез в это дело.
Над ними навис вертолет, отбрасывавший впереди себя огромную тень на дорогу. Усиленный мегафоном голос требовал, чтобы Ричардс отпустил женщину. Когда он улетели они снова смогли говорить, она сказала:
– Твоя жена слегка похожа на бродягу. Ей бы больше о себе заботиться.
– Фотография поддельная, – равнодушно заметил Ричардс.
– Они такое сделали?
– Они такое сделали.
– Аэропорт. Подъезжаем.
– Ворота закрыты?
– Не вижу… подожди… открыты, но блокированы. Танк. Пушка на нас нацелена.
– Подъезжай к нему на 30 футов и тормози.
Машина медленно пробралась по четырехколесному шоссе мимо стоявших полицейских машин, мимо непрекращающихся криков толпы. Над ними проплыл знак: ЛЕТНОЕ ПОЛЕ.
Женщина могла видеть электрифицированное заграждение, пересекавшее болото или в лучшем случае поле по обеим сторонам от дороги. Прямо впереди стояли справочная будка и досмотр. За ними были главные ворота, блокированные танком А-62, способным посылать из своей пушки снаряды весом в четверть мегатонны. Еще дальше – сплетение подъездов и стоянок, тянущихся к комплексу терминалов, который скрывал из вида взлетные полосы. Надо всем этим возвышалась огромная, как уэллсовский марсианин, вышка диспетчера, и солнце, клонившееся к закату, полыхало на ее полированных стенах. Служащие и пассажиры толпились на ближайшей стоянке, где их удерживала полиция. В ушах пульсировал глухой рев моторов, и Амелия увидела стального «Локхида Джи-Эй Суперберд», разогревавшего двигатель на одной из взлетных полос позади главных зданий аэропорта.
– РИЧАРДС!
Она вздрогнула и испуганно посмотрела на него. Он протестующе замахал рукой. Все нормально, мамаша. Я всего лишь помираю.
– ТЕБЕ НЕЛЬЗЯ НАХОДИТЬСЯ ВНУТРИ, – громко увещевал его усиленный динамиками голос. – ОТПУСТИ ЖЕНЩИНУ. ВЫЙДИ.
– И что теперь? – спросила она. – Это только отсрочка. Они выжидают, пока…
– Нужно дать им возможность подойти ближе, – сказал Ричардс. – Они некоторое время будут блефовать. Выгляни. Скажи им, что я ранен и не в себе. Скажи им, что я хочу сдаться Авиационной полиции.
– Что-что ты хочешь сделать?
– Авиационная полиция не подчиняется ни властям штата, ни федеральным властям. С 1995 года, когда был принят закон ООН, они стали международной службой. Я слышал, что если сдаться им, подпадаешь под амнистию. Что-то типа того случая, когда в игре «Монополия» твоя фишка попадает на клеточку «Свободная парковка». Они, конечно, тоже дерьмо собачье. Они передадут меня Охотникам, а Охотники отволокут обратно в загон.