— У вас отличные шпионы, сударь.

— До ваших им далеко: мои сообщают мне лишь о том, что было на самом деле, а ваши доносчики рассказывают о том, чего не было.

— Значит, графини здесь нет?

— Ищите, господин аббат, я разрешаю вам осмотреть весь дом и парк.

— Значит, она уехала?

— Спросите у Натали.

— Но я уверен, что она сюда приезжала.

Я посмотрел на священника в упор и спросил:

— Даже если она приезжала, господин аббат, какое вам до этого дело?

— Сударь, с самого детства мадемуазель де Жювиньи я был ее духовным отцом.

— Я это знаю, сударь, и не ваша вина, что вы не стали ее мирским наставником.

Священник встрепенулся, как гадюка, которой наступили на хвост, и его маленькие, глубоко посаженные глаза засверкали яростью.

— Что вы хотите этим сказать, сударь? — спросил он.

— Я хочу сказать, сударь, что вы изволили интересоваться мной, и я тоже ради любопытства собрал кое-какие сведения, хотя мне не было нужды за вами шпионить. Поэтому, я знаю о вас многое, что, как вы полагаете, известно вам одному.

— А если я попрошу вас изложить эти факты?

— Почему бы нет? Я честный враг.

— Вы признаете, что являетесь моим врагом?

— Вы меня ненавидите, так почему же я должен вас любить?

— Хорошо! Если это так, то не могли бы вы рассказать, что вам известно?

— Охотно, господин аббат. Во-первых, я знаю о возмутительном случае в ризнице в день первого причастия мадемуазель де Жювиньи, когда от чрезмерного волнения она погрузилась в состояние каталепсии и вы остались с ней наедине.

— Если мы были в ризнице наедине, откуда вы знаете, что там произошло?

— Я обещал рассказать вам лишь о том, что знаю, а не о том, каким образом об этом узнал, господин аббат.

— Продолжайте.

— Затем был случай в исповедальне, когда вы срочно приехали из Берне, чтобы убедить мадемуазель де Жювиньи в том, что если она станет женой еретика, то погубит свое тело и душу.

— Сударь, я лишь выполнял долг истинного пастыря, который боится, что его овцы собьются с истинного пути. Это все?

— О господин аббат, если бы я знал так мало, не стоило бы беспокоиться… Вскоре еще одна сцена разыгралась здесь, наверху, в зеленой комнате, а вы тем временем прятались за занавеской у старушки Жозефины и подбрасывали через нее записки под статую Богоматери, сначала — утром, потом — вечером. Эти записки сыграли роковую роль, господин аббат, вследствие чего ваша подопечная разбила себе голову, упав с лестницы, а молодые супруги, которые, без сомнения, жили бы счастливо, если бы вы им не помешали, были вынуждены расстаться. Наконец, именно вы виновны в добровольном изгнании и гибели господина де Монтиньи, так как, если бы не вы, он не уехал бы из Франции и был бы счастливым и уважаемым человеком.

— Разве я мог оставить свою воспитанницу во власти человека, который в первую же брачную ночь зверски разбил ей голову, сбросив с лестницы?

— Поэтому вы и упрятали мадемуазель де Жювиньи в монастырь урсулинок в Берне, в келью с зарешеченными окнами, чтобы она не смогла убежать и снова разбить себе голову, упав с другой лестницы. Ведь это вполне могло бы произойти однажды ночью, когда Зоя отлучилась, а вы явились к своей воспитаннице с потайным фонарем и хотели открыть ее дверь отмычкой, но, к счастью, дверь была заперта на засов.

— О! Да как вы смеете, сударь, — вскричал мертвенно-бледный аббат, вскакивая с места и утирая вспотевший лоб, — как вы смеете!..

— Это чистая правда, как и все остальное, что я сказал. Бог нас слышит и когда-нибудь рассудит, ибо он знает, кто из нас лжет или пытается лгать. Садитесь же и наберитесь терпения, так как я еще не закончил… Наконец, сударь, когда вы поняли, что вам не попасть в запертую келью вашей воспитанницы и поэтому бесполезно держать ее в монастыре, вы решили выдать ее за грубого человека, эпилептика и игрока, который постепенно обобрал жену до нитки. Но главное состоит в том, что господин де Шамбле вообще не способен быть чьим-либо мужем, и вы знали об этом заранее, будучи любителем покопаться в чужом грязном белье.

У аббата вырвался возмущенный крик.

— Вот что, сударь, — заявил он, — в отличие от вас, я знаю только одно: вы любовник госпожи де Шамбле, согласитесь, и я пользуюсь у графа, которого вы презираете, таким авторитетом, что могу отправить его жену в монастырь с куда более строгим уставом, чем монастырь урсулинок в Берне. Вы не посмеете отрицать, глядя мне в глаза, что являетесь любовником госпожи де Шамбле.

— Я ждал этого вопроса, сударь, — ответил я, а затем стал перед священником на колени и сказал со смирением: — Отец мой, я готов признаться вам, под секретом исповеди, что госпожа де Шамбле, дважды выходившая замуж, но остававшаяся до недавних пор мадемуазель де Жювиньи, моя любовница.

Затем я поднялся и продолжал угрожающим тоном:

— Теперь вы знаете то, что хотели узнать. Каким бы дурным священником вы ни были, все-таки вы священник и, следовательно, обречены хранить эту тайну, которая будет терзать вашу душу. Попробуйте хотя бы намекнуть на то, в чем я вам признался, господину де Шамбле либо кому-нибудь другому, и я подам на вас жалобу архиепископу Парижскому. Теперь мы хорошо узнали друг друга и нам больше нечего сказать, не так ли? Пойдите же прочь; в тот день, когда это имение стало моим, я поклялся, что буду принимать здесь только порядочных людей.

Второй Тартюф ушел посрамленным, как и его литературный предшественник, даже не посмев сказать: «Я отомщу!»

XXXIX

Я остался один, испытывая столь приятное чувство удовлетворения от победы над врагом, а также еще более приятное чувство разделенной любви. Возможно, это был мой звездный час: я ощущал, что мои силы достигли полного расцвета, и в то же время осознавал, что земля всего лишь лестница, ведущая в Небо, и в нашей физической оболочке заключена грядущая божественная сущность.

Внезапно меня охватило непреодолимое желание видеть Эдмею. Решив, что Грасьен сам позаботится о своем возвращении в Берне, я бросился в конюшню, оседлал лошадь и помчался в Эврё.

С тех пор как г-жа де Шамбле уехала, не прошло и получаса. За это время она могла преодолеть в наемном экипаже не более одного льё, и я рассчитывал догнать ее, так как скакал галопом.

В самом деле, через час я увидел знакомый экипаж, въезжавший в лесок, что начинался за поворотом дороги. Вскоре я поравнялся с каретой графини.

Узнав меня, Эдмея вскрикнула от радости и остановила экипаж.

Я придержал свою лошадь.

— Итак? — спросила она.

— Итак, я его видел, и все прошло великолепно. У нас, действительно, есть смертельный враг, но он не сможет причинить нам вреда — по крайней мере, я на это надеюсь.