— Я очень голодна, — ответила она.
— Садитесь к огню, — предложил Рене.
Он приказал хозяину постоялого двора принести ей остатки цыпленка, а сам сел рядом. Она жадно набросилась на цыпленка. Когда остались одни кости, Рене спросил ее:
— Почему вы убили его?
И тогда тем же ровным невыразительным тоном, без рыданий и всхлипываний, неподвижно уставившись в огонь, она рассказала о смерти разбойника.
Преследуемый и окруженный со всех сторон, Бизарро надеялся укрыться в пещере, о которой не знал никто кроме него. Он попрощался с двумя последними сообщниками и оставил с собой лишь жену и ребенка.
Пещера действительно была надежно спрятана от посторонних взоров и с настолько узким входом, что в него можно было лишь проползти на животе. Она вся поросла плющом, мхом и кустарником ежевики, надежно прикрывавшими вход в пещеру.
Но от их бродячей беспокойной жизни очень страдал их ребенок: он был болен, часто просыпался и плакал, стонал и всхлипывал даже во сне.
«Женщина, женщина, заткни своего ребенка, — говорил разбойник, — можно подумать, его нам даровал не Всевышний, а дьявол, чтобы сдать меня моим врагам».
Женщина давала младенцу грудь; но высохшая грудь не могла утолить голод несчастного создания, и ребенок продолжал жалобно ныть.
В один из вечеров женщина никак не могла добиться, чтобы ребенок замолчал, а ворчание собак было признаком их беспокойства: в окрестностях пещеры рыскали непрошеные гости.
Бизарро встал и, не говоря ни слова, схватил малыша за ногу, вырвал его из рук матери и с размаха бросил его на стену пещеры, размозжив ему голову.
— Моим первым движением было вцепиться ему в глотку, этому тигру, и задушить его! Я поклялась Мадонной, что отомщу ему, — сказала женщина.
Мертвенно-бледная, она встала и, ничего не говоря, взяла тело ребенка, завернула в свой передник. Она положила его к себе на колени и машинальным движением, вздрагивая телом, с лихорадочными глазами, принялась его укачивать, словно тот был еще жив.
Утром разбойник решил прогуляться по окрестностям пещеры, прихватив с собой собак.
Тем временем женщина вырыла в пещере яму ножом, положила туда ребенка, а над ямой устроила свое ложе, чтобы собакам не вздумалось выкопать тело и сожрать его, что неминуемо произошло бы, если бы ребенок был похоронен снаружи пещеры.
Начались бессонные ночи, во время которых несчастная то и дело тихим голосом разговаривала со своим младенцем, от которого ее отделяло лишь ее травяное ложе и слой земли в несколько дюймов высотой.
Давая себе слово отомстить за душу несчастного, она вспоминала своих покинутых родителей, жизнь вместе с разбойником, полную приключений, страдания, которые она переносила, не жалуясь, — и наградой за все перенесенное, говорила она себе, стало убийство ее ребенка, а вскоре поплатится своей жизнью и она, как только и ее слабость поставит под угрозу свободу и жизнь негодяя.
Накануне ночью, когда разбойник спал, сильно уставший после длительных скитаний в поисках пищи, она, как обычно лежавшая на могиле своего ребенка, прошептала несколько слов, что было похоже на молитву, поцеловала землю, встала и, двигаясь точно привидение, приблизилась к разбойнику. Она наклонилась над ним, чтобы убедиться в том, что он действительно спал, и по ровному дыханию поняв, что сон глубокий, поднялась, взяла заряженный карабин, лежавший рядом, убедилась в том, что он заряжен, проверила, в порядке ли кремень, приложила дуло к уху разбойника и не колеблясь выстрелила.
Бизарро и крика не издал; только по телу прошла судорога, и он так и остался лежать лицом вниз.
Потом женщина взяла нож, отрезала у трупа голову, завернул? его в передник, на котором еще не высохла кровь ее младенца, схватила два пистолета разбойника, заткнула их себе за пояс и вышла из пещеры.
Не успела она сделать и сотни шагов, как собаки, которые разгуливали снаружи, подбежали к ней; шерсть на них ощетинилась, а глаза наполнились кровью. Они чувствовали, что с хозяином произошло несчастье и причиной несчастья была эта женщина.
Но двумя пистолетными выстрелами она уложила обеих собак.
— Потом я пришла сюда, ни разу не остановившись, чтобы поесть или утолить жажду.
В тот же день под проливным дождем Рене и его стрелки покинули деревню.
Рене купил у хозяина постоялого двора мула, на спине которого Томео закрепил корзину, сплетенную из ивовых веток. В этой корзине находилась голова Бизарро, завернутая в тот же передник, заново — перевязанный с четырех сторон. Мул, которого вел Томео, зашагал впереди; в сотне шагов позади него двигался остальной отряд, словно сторонясь этой головы, причины стольких преступлений.
Рене попросил Томео двигаться к Реджо, полагая, что генерал Ренье его уже окружил. Может быть, он поспеет как раз вовремя, чтобы принять участие в освобождении города, слабый гарнизон которого банды бурбонистов, при поддержке англичан и воспользовавшись поражением у Майды, вырезали с криками «Да здравствует король Фердинанд»?
«Крайне необходимо, чтобы вы завладели Реджо и Сциллой. Постыдно наблюдать, как англичане ступили на континент, я не потерплю этого. Примите; же соответствующие меры», — писал император своему брату Жозефу. Ренье, стремясь оправдаться после недавнего поражения, теперь, видимо, должен был ускорить движение своих людей по тропе, разведанной Рене, и перевезти наконец осадные орудия на расстояние в четверть пушечного выстрела от города. Осада вот-вот должна была начаться.
Но когда он взобрался по выступам Аспромонте и перед ним открылся вид на Калабрию, Рене не заметил никаких перемещений войск, говорящих о близком сражении. И только над Реджо лениво поднимались к синему небу какие-то клубы дыма. Что же произошло, спрашивал себя Рене, пока спускался, и спуск этот показался ему таким же легким, как и при Аверни.
На его вопрос ответил часовой выдвинутого вперед поста:
— При первых же пушечных залпах все эти разбойники так называемой Святой Веры бросились врассыпную, как стайка воробьев. Они забрались на свои суда и отплыли на Сицилию!
— А англичане?
— Их никто не видел. Милорд Стюарт со своими кораблями исчез на горизонте.
Повсюду на улицах Реджо солдаты складывали свои ружья в козлы. Некоторые из них, устроившись в тени стенок или оград, доставали свои спартанские запасы продовольствия и принимались поглощать их мелкими порциями, пытаясь по возможности растянуть этот процесс; другие, расположившись у источников, снимали с себя обмундирование и, почти голые, приводили себя в порядок, плещась и играя, словно дети.
Пять или шесть домов, вспыхнувших во время бомбардировки, теперь догорали. Чтобы добраться до старого арагонского замка, где, как говорили, обосновался генерал Ренье, Рене и его стрелки прокладывали себе путь по дороге среди дымящихся развалин и обугленных трупов.